Флешмоб о фиках

Прилетело от  Berkana~:

Суть флешмоба такова: прилагается список вопросов ко мне, как к фикрайтеру. Читатели в комментах оставляют цифру заинтересовавших вопросов, я отвечаю в комментах, а в списке вышедший вопрос вычеркиваю.
Задумалась, кого осалить и осалить ли

Список вопросов

1. Опишите свою зону комфорта - типичный "ваш" фик.
2. Есть ли типичный сюжет/ситуация (в оригинале trope), который вы никогда не писали, но очень хотели бы попробовать?
3. Есть ли типичный сюжет/ситуация (в оригинале trope), к которому вы и близко не подойдете?
4. Сколько идей фиков вы обдумываете прямо сейчас? Поделитесь одной из них?
5. Расскажите об одной своей сильной стороне как автора.
6. Расскажите об одной своей слабой стороне как автора.
7. Поделитесь фрагментом одного из своих текстов, которым вы гордитесь, и объясните, почему.
8. Поделитесь диалогом из одного из своих текстов, которым вы гордитесь, и объясните, почему.
9. Какой фик было тяжелее всего писать?
10. Какой фик было легче всего писать?
11. Написание текстов - ваша страсть или просто забавное хобби?
12. Есть какая-то часть канона, которая вдохновляет вас немного больше, чем остальные?
13. Лучший совет по поводу писательства, который вы встречали.
14. Худший совет по поводу писательства, который вы встречали.
15. Если бы вы могли выбрать для экранизации один из ваших фиков, то какой?
16. Если бы вы до конца жизни могли писать только один пейринг, то какой?
17. Вы пишете всю историю от начала до конца или разные сцены вразброс?
18. Вы используете при написании фиков планы, схемы и т. п.?
19. Стивен Кинг однажды сказал, что его муза - мужчина, который живет в подвале. А у вас есть муза?
20. Опишите свои идеальные рабочие условия.
21. Сколько раз вы обычно вычитываете фик/главу перед выкладкой?
22. Выберите абзац из одного из своих ранних фиков и перепишите его в том стиле, в котором пишете сейчас (задающий вопрос может предложить фик).
23. Если бы вы могли отредактировать/переписать один из своих ранних фиков от начала и до конца, то какой и почему именно его?
24. Вы когда-нибудь удаляли один из своих выложенных фиков?
25. Какие качества вы цените в бете?
26. Вы бетите чужие фики? Если да, то какая вы бета?
27. Как вы относитесь к сотрудничеству? (Наверное, имеется в виду соавторство. Уточните, что имеете в виду)
28. Назовите трех своих любимых фикрайтеров и расскажите, почему вы их так любите.
29. Если бы вы могли написать сиквел (или приквел) к любому чужому фику, то к какому?
30. Вы пишете по заявкам?
31. Вы позволяете себе вольности по отношению к канону или стараетесь писать вканонные фики?
32. Как вы относитесь к высокому рейтингу (в оригинале smut, т. е. порно)?
33. Как вы относитесь к крэку?
34. Как вы относитесь к нон-кону и даб-кону?
35. Вы способны убить канонного персонажа?
36. Ваш любимый сайт для выкладки фиков.
37. Расскажите о ваших текущих фиках в процессе.
38. Расскажите об отзыве, который очень вас порадовал.
39. Вам когда-нибудь оставляли грубые отзывы? Если да, то как вы на это реагировали?
40. Напишите альтернативное окончание одного из своих фиков (задающий вопрос предлагает фик).

---

Старая башня (по повести Стивена Кинга "Труп")

Нельзя упомянуть одну башню и забыть о другой, так что в фике ТА башня тоже есть. Издалека, но есть.
С ЗФБ за команду WTF Stephen_King 2014

Название: Старая башня
Автор: igrushka13
Размер: миди, 5824 слова
Пейринг/Персонажи: Гордон Лашанс, Крис Чамберс, Верн Тессио, Тедди Дюшан
Категория: джен
Жанр: мистика
Рейтинг: PG-13
Дисклеймер: поиграю и отдам
Примечание: по повести "Труп" ("Тело"), упоминание героев других произведений С. Кинга
Краткое содержание: На пустыре за Касл Роком стоит заброшенная водонапорная башня...

Старая башня

Любой мальчишка Касл Рока – да что там Касл Рока, – любой мальчишка вообще знает, что есть вещи, которые нельзя делать, и фразы, которые нельзя произносить, если не хочешь, чтобы случилась какая-нибудь неприятность. Никто не сможет объяснить, почему нельзя, скажем, проходить между двух осин, растущих на пустыре. Однако никто этого не делает. Нельзя. Табу. Взрослые — делают, старики — делают, даже девчонки делают, но если ты мальчишка лет двенадцати, нет, ни за что, нельзя. Если же попытаться узнать, по какой все-таки причине запрет, то ответом будет «достовернейшая» история, начинающаяся словами: «Я знаю одного парня, который знает другого пацана, а у того есть друг, и вот тот друг-то однажды прошел между осин и…». Продолжений после «и» может быть с пару десятков, и в каждое веришь — веришь, если тебе двенадцать. Как же не верить? В следующий раз, возможно, такую историю будешь рассказывать ты, и не очень-то хочется услышать в ответ — «Ну и херню ты несешь, Горди!»

Это потом, когда вырастешь, вспомнишь об этих байках и со снисходительной улыбкой действительно подумаешь: «Вот чушь-то!». Впрочем, в этой улыбке снисходительности процентов двадцать, не больше, а то и десять всего, а остальное — смешение радости, тепла и легкой тоски по утраченным наивности и чистоте.

Посмотреть на старую водонапорную башню мы собирались уже давно, но все откладывали этот момент. И все знали, почему откладываем, только вслух никто не говорил. Никто из нас даже разговор об этом не заводил, потому что каждый знал, что заведи его и придется признать, что тащиться к старой водонапорной башне попросту страшно. Ни я, ни кто-то еще в нашей компании не смог бы объяснить, что такого было в этом заброшенном, давно не использующемся здании, но даже смотреть издалека на нее было неприятно, особенно на закате. Солнце летом спускалось за горизонт прямо за ней, и как любой предмет, оказавшийся перед источником света, башня становилась черной, хоть и была сложена из красных кирпичей. В вечерние часы она походила на вытянутый палец, грозящий не то кому-то наверху, не то нашему городу, раскинувшемуся рядом.

И все-таки, несмотря на все неприятные чувства, которые внушало нам это здание, оно нас и манило со страшной силой. Такие же ощущения рождал во мне когда-то просмотр фильмов ужасов: вроде и знаешь, что будешь потом всю ночь с широко распахнутыми глазами таращиться в темные углы и ждать, что оттуда высунется тот монстр, которого видел в кино, и все равно смотришь, все равно не можешь оторваться. Страшное не только пугает, но и манит, притягивает, как магнит, это мне было известно уже в двенадцать лет, а то и раньше.

Собственно говоря, было понятно, что однажды мы все-таки соберемся и пойдем туда, но нужно было, чтобы кто-то подтолкнул к этому. Инициатором подобных вещей в нашей компании обычно был Крис, но он не торопился этого делать. Может быть, потому что понимал, что уж если он предложит, то никому ничего не останется делать, как только идти, а значит, будут какие-то подзуживания, будем называть друг друга трусами и ждать, что названный сделает что-нибудь бесстрашное — и глупое, вообще-то. В конце концов, это может кончиться плохо. Всегда кончалось, если уж говорить начистоту. Вспомнить хотя бы тот случай, когда под Тедди сломалась ветка, и он бы грохнулся об землю, если бы Крис не схватил его за волосы. У Криса Чамберса хватало осторожности и чувства самосохранения, насколько это все может быть у двенадцатилетнего мальчишки. Думаю, если бы не Тедди Дюшан, а вернее, его двоюродный брат Уолли, приехавший вместе с матерью, сестрой мистера Дюшана, в гости к родственникам, наше детство осталось бы без прогулки до водонапорной башни.

Тедди его кузен по линии отца не очень-то нравился. Нам, в общем-то, тоже, но когда мы пытались намекать Тедди, что хорошо бы, если бы Уолли у нас в клубе не появлялся, он только хмурился и заявлял, что ему его больше некуда девать, так как его матушка говорила, что тетя – ее гостья, а вот Уолли – гость Тедди, поэтому тот должен найти способ его развлечь.

Уолли был очень невысок для своего возраста, и едва доставал нам всем до плеча. Наверное, таким он был не только по сравнению с нами, но и с другими своими ровесниками, и это очень его задевало. Каждый раз, когда я видел его, у меня складывалось впечатление, что, разговаривая с нами, он постоянно хочет подпрыгнуть, залезть на что-нибудь и вещать оттуда. Он всегда хотел быть главным, хотел, чтобы мы его слушались, а мы, признаться, этого не хотели. У нас для этого был Крис. И у него это получалось как-то ненавязчиво. Я уже давно заметил, что люди невысокого роста очень часто зацикливаются на этом своем недостатке (по крайней мере, они сами это считают недостатком) и пытаются как-то его компенсировать, что ли, — играют в школьных ансамблях, пишут стихи, стараясь завоевать самую красивую девочку класса, или задирают всех, кого считают в чем-то лучше себя (хотя бы в росте). Уолли Кормак относился к последним, поэтому общение с ним — то еще веселье. Но деваться Тедди было некуда, — не сидеть же в такую жару дома? — поэтому он тащил Уолли к нам в клуб.

Мы пытались вести себя, как обычно, но по сути никто из нас не мог расслабиться, и все только и ждали, когда же Уолли «влезет на табуретку», как выражался Крис Чамберс. Мы перебрали уже все игры в карты, которые знали, ни в одну как-то не заладилось. Я отвалился от своеобразного столика, который мы соорудили из картонной коробки, и принялся листать старые комиксы. Все они были прочитаны уже сотню раз, но делать все равно было нечего. Крис учился тасовать карты, Верн расковыривал в стене дырку от сучка, Тедди тоже занимался чем-то настолько же глубокомысленным. Я видел, что Уолли переводил взгляд с одного из нас на другого, не то выбирая, чье же занятие наиболее интересное, не то решая, к кому бы придраться.

— Давайте, что ли, сходим куда-нибудь, — наконец заявил он, совершив глазами, по-моему, кругов с десяток.

— Куда? — оторвался я от комикса. — У нас, знаешь ли, не Бостон, достопримечательностей нет.

Впрочем, я понимал, что даже если бы мы жили в каком-то большом городе, смотреть музеи и исторические сооружения мы бы захотели в последнюю очередь. Или даже ни в какую очередь.

— Может, сходим на свалку? — Уолли совсем не смутился. У мальчишек свои представления о достопримечательностях.

— Сейчас там Майло с Чоппером, — покачал головой Крис. — Если туда тащиться, то только с утра, пока их нет.

— И что этот Майло нам может сделать? — фыркнул Уолли.

— Майло, может, и ничего, а вот Чоппер…

— Чоппер? — переспросил кузен Тедди.

— Ага, Чоппер, — подтвердил Верн. — Жуткая собака. Что Майло захочет, то она и отгрызает.

До нашего знаменательного путешествия к Рею Брауэру оставался месяц, так что о Чоппере мы знали только по слухам. И по слухам он пугал до чертиков. Никому не хотелось встретиться с этой «машиной для отгрызания».

— Мы же не собираемся ничего красть, — не унимался Уолли. — За что Майло натравливать на нас своего Чоппера?

— А ни за что, — отрезал Крис. — Нравится ему это.

Уолли нахмурился и недовольно поджал губы — выражение лица, которое делало его похожим на обиженную девчонку. Наверное, он об этом не знал, иначе бы это добавило ему еще один комплекс плюсом к маленькому росту.

— Ну тогда пошлите на Касл-Ривер, — опять предложил он. — Покидаем «блинчики», у кого дальше. Будет круто.

По отношению к нашей речке-вонючке, загаженной отходами прядильной фабрики, слово «круто» можно было употребить в самую последнюю очередь.

— К ней не подойти, — ответил Крис.

— Что так? — спросил Уолли.

— Там по всем берегам — свинарник, — объяснил я. — А у самой воды можно перепачкаться краской. Она так въедается в одежду, что ввек не отстираешь.

— Ага, — хмуро подтвердил Верн. — Я как-то там штаны испачкал, так мама потом заставляла меня в этих джинсах и ходить, а они были с желтыми и коричневыми разводами по низу штанин.

Мы закивали: все помнили эти живописные брюки Тессио.

— Что ж у вас за город такой! — возмутился Уолли. — Даже сходить некуда.

Он злился, и я понимал почему: он столько всего (ну по его мнению «столько всего!») предложил, а мы все его варианты зарубили на корню. Мы предпочитали сидеть и ничего не делать, хотя должны были бежать и ему подчиняться.

На этот раз Уолли задумался надолго. Минут пятнадцать в нашем «клубе» висела шикарная, расслабляющая тишина, когда он наконец выдал:

— А пошли посмотрим на водонапорную башню?

Я прекратил читать. Крис перестал заниматься картами и положил колоду на импровизированный стол. Верн оторвался от дырки, которую ковырял, и уставился на Уолли. Тедди тоже смотрел на него, и в его глазах я заметил знакомый всем нам безумный блеск.

— Чего молчите? — поинтересовался Уолли. — Там тоже какая-нибудь фигня?

— Эта башня вообще фигня, — буркнул Крис. — Вся, целиком.

— Туда никто не ходит, – добавил я.

— Да, да, — закивал головой Верн. — Плохое место.

Я видел, что наши слова не приносят результата. Вернее, он не такой, какого бы нам всем хотелось. Если в случае со свалкой и Касл-Ривер мы приводили хоть какие-то логические доводы, то сейчас мы просто высказали суждения, что ли, из которых было ясно, что никто из нас никогда не подходил и близко к старой водонапорке.

— Чем оно плохое? — уточнил Уолли.

— Всем плохое, — глаза у Верна расширились. — Вообще.

— Там что-то случилось? — Уолли чувствовал, что поймал вдохновение. — Кто-то повесился? Кого-то убили?

Верн замахал руками. Наверное, если бы он был помладше, то заткнул бы уши пальцами. Я помню, как он делал такое когда-то, если Крис или близнецы Деспейны принимались рассказывать какие-нибудь простенькие страшилки.

— Ты что! Ты что! — запричитал он. — Нельзя так говорить.

— Так что там случилось? — Уолли даже начал улыбаться.

— Ничего там не случилось, — ответил Верн.

— Просто ходить туда не принято, — добавил Крис.

— Кем не принято? — Уолли чувствовал свое превосходство.

— Всеми, — сказал я. «На старую водонапорную башню не ходят» — это была одна из тех истин типа «Нельзя проходить между двух осин, растущих на пустыре», которые просто принимаются на веру, они не требуют доказательств. Аксиомы двенадцатилетних мальчишек. Аксиомы, в которых, если задуматься, смысла-то и нет. Если бы среди нас был хоть один взрослый, то он, наверное, нашел бы уйму ответов — логичных и правильных: это городская собственность, башня старая и если вы полезете внутрь, то прогнившая лестница или перекрытия могут сломаться под ногами, и кто-нибудь из вас может упасть и сломать ногу, руку, шею. Мы же не могли придумать ничего. Не доросли еще.

— Ну так пошли сходим, — подвел итог Уолли. — Или струсили?

Это было самое плохое из того, что он мог сказать. Крис даже глаза прикрыл. Я видел, как дернулся Тедди. Мы бы могли перетерпеть вопрос Уолли, мы — но не Тедди Дюшан.

— Кто струсил? — взвился он. — Мы струсили? Да ни фига мы не струсили. Ведь правда, Горди?

Не знаю, почему он решил обратиться ко мне. Может быть, потому что я, в отличие от Верна Тессио, уже переставал видеть смысл во всех этих «так делать нельзя, потому что никто так не делает»? А может быть, потому что знал, что у меня может быть только один ответ. Как, впрочем, и любого другого в нашей компании.

— Конечно, не струсили, — с некоторым усилием ответил я.

— Значит, идем, — внутри Тедди уже все горело от жажды приключения — приключения, в котором он мог в очередной раз доказать, что ничего не боится.

— А может, не надо? — тоненьким и каким-то очень детским голоском проговорил Верн. В большей степени он обращался к Крису. А что мог ответить Крис? Он, конечно, должен был идти. На него все эти подколки типа «струсил?» никогда не действовали, но не пойти он не мог, хотя бы для того, чтобы не дать Тедди сотворить очередную глупость. Уже тогда я видел все это так отчетливо, словно сам придумывал характеры для героев своего рассказа.

— Нет, мы пойдем, Верн, — подтверждая мои мысли, ответил Крис. — Надо же когда-нибудь сходить и посмотреть на нее.

— Не дрейфите! — Уолли улыбнулся во всю ширь, как человек, ощущающий свою полную победу. – Все пройдет отлично. Что плохого может случиться на старой водонапорной башне?

Верн дернулся, да и все мы посмотрели на Уолли несколько напряженно. Может быть, по незнанию, а может, и специально, но кузен Тедди только что произнес фразу, которую никогда, как все мы знали, нельзя было произносить перед каким-нибудь важным делом и уж тем более перед путешествием.

«Что плохого может случиться?..»

***

Хоть время уже и клонилось к вечеру, на улице этого еще не ощущалось. Солнце находилось высоко и нещадно палило. Я заметил, что когда стоит вот такая удушающая жара, кажется, что солнце постоянно в зените и только к ночи быстро сваливается за горизонт.

Нам понадобилось немного времени, чтобы дойти до пустыря, который был виден еще с насыпи, шедшей вдоль эстакады. Пустошь была сплошь покрыта невысоким кустарником. Надо признаться, что даже если бы это не был поход к старой башне, идти через эти кусты совсем не хотелось. При стоявшей нынешним летом испепеляющей жаре кустарник, наверняка, высох, и мелкие веточки превратились почти в шипы.

Я не ошибся. Колкие сучки цеплялись за шорты и норовили схватить за ноги. Голени и колени быстро покрылись тонкими красными царапинами, словно мы прошли через бассейн с кошками. Уолли шел впереди, делая вид, что его все это не волнует. Будто бы его интересовала только одна цель — башня, а все остальное — мелочи жизни. Мне это внезапно напомнило одну историю, которую я придумал этим летом. Там тоже был герой, который шел к башне (вернее, к Башне с большой буквы), и ничего его не могло отвлечь от этого похода. Он стремился к ней как одержимый, на пути он готов был убить сколько угодно людей, если они посмеют воспрепятствовать ему. Готов был — и убивал. Этот упрямец даже пожертвовал мальчиком, которого встретил в дороге, своим другом или почти сыном, раз уж тому было, кажется, лет десять, и он оказался один в странном мире. В общем, я пока не знал, как историю закончить, но Уолли Кормак, шагающий через низкий сухой кустарник, был своеобразной пародией на этого героя. Рядом с Уолли шел Тедди: ему, видимо, не терпелось добраться до старого здания. Следом двигались мы с Крисом, глядя себе под ноги, чтобы хоть как-то избежать новых царапин.
Последним обреченно плелся Верн.

Я на мгновение оторвался от выискивания дороги между кустарников, посмотрел вперед и замер. Мы шли на запад, и солнце светило нам в лицо. Сама башня была построена из красных кирпичей, из которых обычно делают заводские трубы. За годы эти кирпичи побурели, ветер, дожди и снег нанесли на их поверхность выщербленный рисунок. В некоторых местах в щелях, где цемент высох и вывалился, росла трава и какие-то мелкие цветы. Я не знал, какие они, потому что стоящее за башней солнце убрало с нее все краски. Она стала единого темного цвета. Сейчас растения на ее стенах казались тонкими черными волосками, словно топорщащаяся клочками шерсть на коже какого-то животного. По той стороне, что была направлена к нам, и вверху под самой крышей шли узкие окна, в них давно не было стекол, и их провалы, казалось, имели какой-то более глубокий черный цвет, чем сама башня. Воображение быстро нарисовало мне, как мы подходим ближе и ближе, и с каждым шагом перспектива меняется: низ башни начинает казаться более широким, а верх становится уже. Когда мы подойдем вплотную, я задеру голову и увижу, что оконца и крыша — совсем узкие, словно в чистое голубое небо упирается черная стрела. Я мотнул головой, прогоняя отчетливое видение. В этом всегда заключалась проблема с моей фантазией: я мог придумать себе что-нибудь, увидеть это настолько явственно, что почти верил, будто в реальности именно так и должно все быть. На деле эта башня не была такой уж высокой, а значит, ее верхняя часть никогда не превратится в узкий штык, в лезвие, вспарывающее небо.

Я бы, наверное, так и смотрел на башню, если бы Крис, который сделал всего пару шагов после того, как я остановился, не обернулся и не позвал меня тихо. Я словно вышел из транса, кивнул другу и зашагал дальше.

Быстро мы дошли до того места, где от башни падала тень. Она была еще не достаточно длинной, но уже очень темной.

— Из нее только солнечные часы делать, — вдруг сказал я, и все обернулись на меня. — Ну, знаете, как когда в песок втыкаешь палку, а потом каждый час отмечаешь, куда ее тень показывает. На следующий день уже можно пользоваться такими часами.

— Если никто их не сломает, — сказал Верн. На его лице появилась мечтательность: я, кажется, подал ему идею, чем заняться завтра.

— Надо быть великаном, — усмехнулся Крис, — чтобы воткнуть такую палочку. Или чудовищем.

Он указал на башню. Все должны были засмеяться, но на деле даже улыбнуться не хотелось. Темнота этого здания подавляла. Помолчав пару мгновений, мы все-таки вошли в тень башни…

***

Мне даже показалось, что здесь прохладнее, чем на солнце. Конечно, ощущение было обманчивым: за это лето, побившее все температурные рекорды, всё: и земля, и здания, и асфальт – прогрелись настолько, что даже ночью оставались очень теплыми. Но мне по какой-то причине думалось, что, если прислушаюсь, то даже почувствую ветерок, который дует именно здесь, в тени старой водонапорной башни.

Мы подходили все ближе. Я вспомнил о своем нафантазированном видении и взглянул вверх: верхушка здания и крыша не были такими узкими, но вот на что-то острое, пытающееся впиться в небо, башня почему-то все равно походила.

С нашей стороны была дверь — узкая, высокая и, как ни странно, ничуть не покосившаяся от времени. Она была сбита из крепких досок. Сейчас уже нельзя было сказать, какого цвета была краска, которую использовали когда-то для ее покрытия. Дерево высохло, заветрилось и почти почернело. Над дверью под одному друг над другом шли провалы окон. Их было три, словно на башне кто-то нарисовал тушью три жирных тире.

— Ну вот и дошли, — выдохнул Верн. — Посмотрели? Можно и назад идти.

— Нет, — вдруг ответил ему Уолли — на него, похоже, башня вообще не производила никакого впечатления. — Мы должны зайти внутрь.

— И как ты хочешь это сделать? — поинтересовался Крис. — Такие здания обычно запира…

Уолли подошел к двери и дернул за ручку. Его рывка хватило, чтобы дверь, которая сидела очень плотно, вышла из проема и распахнулась. Удивительно, но петли, которые выглядели насквозь проржавевшими, не издали при этом ни звука. Дверь открылась беззвучно. Внутри, вопреки ожиданиям, было не так уж темно. Это объяснялось тем, что с другой стороны, напротив нас, тоже были такие же окна, как над нами, и сквозь них внутрь башни светило солнце.

— Кажется, нас ждут, — хмыкнул Уолли. — Наверное, она слишком старая, чтобы ее запирать. Ну, кто пойдет первым?

В этом был весь кузен Тедди: он готов был заставить нас пойти с ним до этой башни, но ждал, что кто-нибудь из нас войдет в нее первым. Вот, скажем, Крис, если бы ему в голову пришло что-нибудь подобное, сам бы пошел первым.

После слов Уолли Тедди взвился. Он, кажется, уже давно дрожал от предвкушения совершить что-нибудь эдакое. Грузовиков, чтобы проскочить перед ними, здесь не было, поэтому ему нужно было что-то другое.

— Ха, — заявил он и прошагал к открытой двери. — Что у нас тут?

Он нагнулся, не переступая порог, сунул голову в проем и огляделся.

— Бу! — вдруг заорал рядом с ним Уолли и толкнул Тедди в спину. Тот чуть не перелетел, споткнувшись, через порог, но тут же развернулся и готов был кинуться на двоюродного брата с кулаками, но Уолли захохотал:

— Решил тебе помочь, раз ты стоишь тут и думаешь, не напрудить ли в штаны от страха.

— Я не думаю! — заорал Тедди. Мы захмыкали: это было правдой — Тедди Дюшан вообще редко думал. Драться в этот раз он не стал и шагнул внутрь водонапорной башни.

— Давайте, топайте сюда, — крикнул он, пиная ногой какие-то доски и палки, валявшиеся на полу. Мы по одному стали проходить внутрь.

— Смотрите, — я вдруг услышал смеющийся голос идущего за мной Уолли. — Тут уже какие-то девчонки побывали и все мелками изрисовали, а вы все трусили.

Тедди, конечно, в очередной раз завопил, что никто и не трусил, просто времени не находилось. Конечно, мы же такие занятые люди.

Я обернулся посмотреть, что там увидел Уолли. По краю дверного проема цветными мелками были нарисованы звезды и луны. Эти картинки смотрелись совершенно неуместными на выщербленных красных кирпичах. Я пожал плечами: ну девчоночьи рисунки, ну и что тут такого? Хотя, подумалось мне, лучше бы они смотрелись рядом с какими-нибудь классиками, а не на стене водонапорной башни.

Я вошел и огляделся. Здесь все выглядело очень прозаично: гнилые доски на полу, посреди круглого помещения — ржавые трубы, уходившие к бадье. Где-то на высоте двух метров располагались два узких высоких окна друг напротив друга, над ними — еще дважды по два. Сквозь те, что были обращены на запад, светило солнце, поэтому внутри было относительно светло. Только та стена, которая располагалась напротив двери, была в тени. Около нее начиналась лестница, по спирали закручивавшаяся вверх.

Крис вдруг толкнул меня в бок, а когда я взглянул на него, он поднял голову. Следуя его примеру, я тоже посмотрел в потолок, и тут меня проняло ощущение нереальности происходящего. Внизу все выглядело весьма банально, зато при взгляде вверх… Спираль ступеней, то освещавшаяся солнцем, то уходившая в тень, терялась в темноте там, где окон не было. Лестница представляла собой металлические крепления, вделанные в стену, а между ними были набиты доски. Отсюда, снизу, эти ступени походили на чешуйки, а сама спираль — на длинную змею, чья голова была скрыта. «Не понятно, откуда она нападет», — вдруг подумал я. Лестница не имела поручней. Такие лестницы часто снились мне. В этих снах я почему-то обязательно шел по самому краю ступенек — и в конце концов, падал вниз.

Я заметил, что и Тедди, и Верн, и Уолли тоже задрали головы вверх. Не меньше минуты мы стояли вот так и смотрели, как ступени уходят в темноту.

— Кто-нибудь хочет подняться? — поинтересовался Уолли. «Кто-нибудь» — значит, не он сам. «Влезание на табуретку» требовало управлять другими, а не самому подставляться.

— Я, — тут же заявил Тедди. Ну, конечно, ведь простой вход в башню оказался не таким уж смелым поступком, он ничего не доказывал, а Дюшану всегда нужно было доказательство своей бесстрашности (или своего безрассудства). Проговорив это, он сразу двинулся к лестнице, но тут вдруг Крис оттянул его за локоть и сам, молча, шагнул на первую ступень, а потом поставил ногу на вторую, но не сразу перенес весь вес — сначала он понажимал ногой по всей длине доски, проверяя, хорошо ли та держится. Тедди, наверняка, просто рванул бы вверх… И мог бы провалиться в любой момент, потому что дерево наверняка прогнило.

От движений Криса где-то наверху вся конструкция лестницы загудела и заскрипела.

— Черт, Крис! — возмутился Тедди. — Дай я пройду! Ты же тысячу лет будешь топтаться.

— Потерпишь, — в ответ отрезал Крис, сосредоточенно проверяя ступень за ступенью. Я легонько взял Тедди за локоть, но не стал оттаскивать от лестницы, а сразу заговорил:

— Если какая-нибудь ступенька провалится, ты можешь застрять и, чего доброго, сломаешь ногу. А если как-нибудь неудачно? Вдруг останешься хромым? Таких в армию не берут.

Упоминание армии всегда оказывало на Тедди отрезвляющее действие. Он стряхнул мою руку, но больше не пытался обогнать Криса, а пошел следом за ним. Он не проверял ступени, он только ждал, когда это сделает Чамберс. Третьим двинулся я.

— Ребята, я, наверное, останусь, — торопливо заговорил Верн. — Высоты боюсь, — и тут же попытался поправить себя, потому что выходило, что он признался в своей трусости. — В смысле не боюсь, а просто не могу находиться высоко. Сразу ноги ватные становятся, и руки холодеют.

— А ты вниз не смотри, — хмыкнул Уолли.

— Даже если не буду смотреть, все равно чуть не с ума схожу, — затряс головой Верн. — Просто не могу…

В отличие от Уолли, мы-то точно знали, что никакой боязни высоты у Верна нет: он залезал с нами и на деревья, и на верхние этажи строящихся зданий. Но выдавать его, видимо, не хотели, по крайней мере, Тедди и Крис, как и я, промолчали при этих словах Тессио.

— Ладно, — снисходительно «разрешил» Уолли. — Оставайся. Не хватало еще, что бы ты застрял наверху, и нам бы потом пришлось тебя на веревках оттуда стаскивать.

Верн облегченно вздохнул, тут же уселся на корточки у стены и принялся смотреть на наше медленное движение.

***

Мы прошли половину лестницы, когда Крис спросил:

— А вам не кажется, что стены вибрируют?

— Чего? — переспросил Тедди. Он уже устал тащиться следом за Крисом и пару раз спросил, не пора ли вернуться, потому что тут, похоже, одна фигня.

— Стены будто зудят, — попытался объяснить Крис. — Как будто трогаешь трубу, по которой под напором идет вода.

Я прислонил к стене правую руку, хоть и всю дорогу упирался в нее левой. Никакой вибрации не было. Просто холодный – удивительно холодный, если учитывать наше выжигающее лето — камень.

— Может, у тебя руки трясутся, Чамберс? — с ехидцей в голосе спросил Уолли. Он, как и я, ощупывал стену.

— Иди к черту, Уолли, — огрызнулся Крис. — Я серьезно. Странное чувство. Будто внутри кирпичей что-то двигается.

— Что там может двигаться? — буркнул Тедди. Он тоже не ощущал никакой вибрации.

— Ничего, — ответил Крис и медленно начал ощупывать ногой новую ступеньку.

Я шел следом и думал, зачем Крис вообще завел этот разговор о дрожи в стене. А его слова о том, что внутри стены что-то двигается? Что? Муравьи-камнееды? Клопы-любители цемента? Микробы, которым больше негде побегать? Я бы, скорее, мог согласиться с вариантом, что башня живая. Если бы он хотел вернуться, мог бы придумать что-то более правдоподобное. Тем не менее, я заметил, что Крис старается больше не касаться стены.

***

Мы прошли последнее окно. Выше была бадья, когда-то использовавшаяся для воды, и площадка под ней, скрытая в темноте. Удивительно, но, несмотря на угрожающие поскрипывания, в лестнице не провалилась ни одна доска. Мне вспомнились слова Уолли: «Кажется, нас ждут». Мысль эта была неприятной. Здание водонапорной башни уже казалось мне весьма банальным, но периодически накатывали странные чувства: как в тот момент, когда я смотрел вверх, стоя внизу, или когда Крис спросил, чувствуем ли мы вибрацию стен. Или как сейчас.

«Кажется, нас ждут».

Старая водонапорная башня, которой никто не пользовался уже много лет, — да гнилые доски должны были сыпаться у нас под ногами, а металлические крепления, сплошь покрытые ржавчиной, просто обязаны были вылетать из стен, а не просто зловеще скрипеть. Кожа покрылась мурашками, как иногда случалось, когда я смотрел издалека на водонапорную башню в закатном солнце.

Мы дошли до самого верха. Света здесь, на площадке под бадьей, не было, и то, что внизу он был, делало тьму почти непроглядной. Глаза никак не хотели привыкать…

— Ох ты блин… — вдруг простонал позади меня Уолли. Я сразу и не понял, что произвело на него такое впечатление, а потом Крис внезапно сказал:

— Эй, мистер, мы не хотели вас беспокоить.

Я проследил за его взглядом и вздрогнул, увидев в углу тощую высокую фигуру мужчины. Вернее, старика: когда глаза привыкли, я понял, что это старик. Волосы у него были совсем жидкими и седыми. Он, сгорбившись, стоял у стены и смотрел не то на нас, не то куда-то еще. Старик молчал.

— Тссс, — шумно зашептал Тедди. — Может, он нас не видел.

— Но слышал уж точно, — ответил я. Да, нас сложно было не услышать — лестница скрипела, когда мы шли, Крис топал по каждой ступени, проверяя их, плюс болтовня — «струсили-не струсили», «кто пойдет первым», «вибрирующие стены»…

— Мы сейчас уйдем, — опять обратился к старику Крис, но тот вновь не отреагировал.

— Может, он спит? — предположил Уолли.

— Ага, спит стоя, — сказал Крис тоном, из которого становилось ясно, что подобное предположение — глупость.

— Лошади спят стоя, — влез Тедди.

— Он точно не лошадь, — фыркнул я.

Крис вдруг медленно двинулся к старику.

— Ты куда? — зашипел я ему.

— А вдруг ему нехорошо стало, — отозвался Крис. Да, со старыми людьми такое могло случиться. Вот только было не понятно, как Крис собирается ему помочь, если старику действительно плохо.

Глаза постепенно привыкали, и я смог рассмотреть, что этот пожилой мужчина одет в серый (или какого-то цвета, который казался здесь серым) костюм, простой, но не кажущийся неопрятным. Мне подумалось, что на совсем опустившегося бездомного этот старик уж точно не похож.

— Вам нехорошо? — опять обратился к нему Крис. — Мистер?

Он пощелкал пальцами перед носом у старика. Реакции — ноль. Крис вытащил из кармана зажигалку. Раздался звук крутанувшегося колесика. В темноте казалось, что огонек зажегся прямо из руки Чамберса.

— Вот черт… — пробормотал Крис. — У него, похоже, какой-то припадок.

— Эпилепсия? — уточнил Тедди. Он читал мало, учился плохо, но о подобных вещах знал. Может быть, потому что они пугали его?

— Не знаю, — откликнулся Крис. — У него будто зрачки пульсируют. То становятся маленькими, как след от иголки, то огромными.

— Ладно, пошли отсюда, — пробормотал Уолли. — Никто ж не знает, что с такими припадками делают.

Крис, наверное, согласился бы, если бы в это время старик не поднял руку и не положил ему ее на плечо. Движение это было совершенно безжизненным, словно кто-то сверху дернул за веревку, которая была привязана к руке старика. Люди так не двигались, так двигались марионетки в кукольном театре на ярмарке. Сомневаюсь, что рука могла быть такой уж тяжелой — старик выглядел слишком тощим для этого — но плечо Криса заметно опустилось, словно кто-то повесил на него огромный мешок с камнями.

— Они ушли отсюда, — тон старика был тихим, но как-то сразу заполнил все пространство, казалось, от него не убежать. — Не смогли справиться. Это место темнее, чем они могли представить, а с воображением у них всегда было плохо. Они ушли.

— Сэр? — голос Криса с трудом прорвался сквозь слова старика: даже когда тот закончил, вся площадка под бадьей была наводнена гудением, эхом его фраз. — Очнитесь, сэр!

Он попытался стряхнуть руку с плеча, но та словно приклеилась. Я услышал позади себя топот, и на мгновение мне показалось, что сюда поднимается кто-то еще, волосы встали дыбом. Но потом я понял, что это кто-то торопливо спускается. Оглянулся — Уолли, практически перескакивая через несколько ступеней, бежал вниз. Лестница заходила ходуном, это отдавалось и на площадке, где мы стояли.

Мне безумно захотелось найти хоть что-то для опоры. Я коснулся стены… И почувствовал вибрацию — видимо, ту, о которой говорил Крис раньше. Кирпичи зудели, под моими пальцами словно что-то текло в них под большим напором. Или же топали миллиарды маленьких ножек, лапок, усеянных микроскопическими шипами или коготками, которые скреблись внутри камней…

Я отдернул руку. Мне не хотелось узнать, что еще может нарисовать мое воображение.

Или, может быть, чтобы что-нибудь из моих догадок подтвердилось.

Старик опять заговорил:

— Все сущее служит Лучу…

Эти слова дались ему с усилием. Он еле-еле смог исторгнуть их из себя.

И после них башня задрожала. Не нужно было касаться руками стен, чтобы почувствовать это. Она отчетливо вибрировала. Лестница уже не скрипела, она стонала. Из металлической бадьи, которая нависала над нами, слышался заунывный скрежет, болезненно врезавшийся в уши.

— Ох, мамочки… — выдохнул за моей спиной Тедди и рванул вниз по ступеням. Крис все еще пытался вырваться из хватки старика. Я не мог его бросить, поэтому кинулся к нему, схватил за руку и потянул, краем глаза замечая, что и старик, и стоящий около него Крис словно исчерчены тонкими черными штрихами, которые мельтешат, их становится все больше, словно маленький ребенок пытается черной ручкой зарисовать не понравившуюся ему картинку.

Крис никак не мог вырваться. Я дернул его сильнее. Он, наконец, выскользнул из стариковской хватки.

— Бежим…

Мне не нужна была эта команда. Я и так понимал, что отсюда лучше всего смыться прямо сейчас, в эту секунду. Мы затопали по ступеням. Проверять их было некогда. Вся башня ходила ходуном, ее стены словно разжижались. Заунывный звук впивался уже не только в уши, но и в сам череп, в мозг. Кожа покрылась мурашками.

Одна из досок провалилась у меня под ногой, та подвернулась, я качнулся в сторону… Перил у лестницы не было, и я бы свалился, если бы Крис, бежавший за мной, не схватил меня за рубашку. Он дернул меня к стене, и мы помчались дальше.

***
м
Мы с Крисом практически вылетели из водонапорной башни, как пробка из бутылки. На последнем повороте спирали я все боялся, что дверь окажется закрытой: как нас ждали, так могли и попытаться оставить здесь. Я не мог сказать, кем именно были «те, кто нас ждал» или «те, кто хотел оставить», но они точно были.

Дверь, к моему великому облегчению, оказалась открыта, но вот когда мы вывались на пустырь, она тут же за нами и захлопнулась. Я рухнул на четвереньки, пытаясь отдышаться.

— Что там случилось? — все повторял Верн, глядя на нас. — Что там с вами случилось?

Я сел за землю и посмотрел вверх. Башня выглядела нормальной. С теневой стороны, где мы находились, кирпичи стали еще более черными, провалы окон уже не выделялись так четко. Солнце сидело прямо над горизонтом, и небо вокруг водонапорной башни полыхало всеми огненными оттенками.

— Ничего не случилось, — буркнул Крис. — С лестницы чуть не свалились.

— А старик, который наверху был, за вами не погнался? — спросил Тедди. Мы с Крисом покосились на дверь, но та была закрыта и казалась единым целым со стенами.

— Нет, вроде, — сказал я.

— Он все еще в трансе был, когда мы стали спускаться, — пояснил Крис. Он похлопал себя по карманам. — А я зажигалку потерял… Вот блин…

Я попытался вспомнить, что с ней случилось, но не смог. Вот огонек был, вот в его свете Крис всматривался в глаза старика, а вот уже темнота, гул и раскачивающиеся стены. Но, наверняка, зажигалка осталась внутри. Ясное дело, возвращаться туда никто из нас не собирался. Даже если Уолли сейчас начнет дразнить, что мы струсили и все такое.

— Чего здесь рассиживаться? — заявил Уолли. — Пошли куда-нибудь еще.

Ну, конечно, теперь он опять хотел быть главным.

— Неа, — покачал головой Крис. — Я домой. Нет настроения.

— Я тоже домой, — присоединился я к нему.

— И я, — добавил Верн, хоть, наверное, и хотел узнать подробности нашего маленького похода.

Мы медленно пошли в сторону Касл Рока, оставив Тедди с Уолли в тени башни.

***

Верн свернул в сторону своей улицы, а мы с Крисом какое-то время еще шли вместе.

— Так что там случилось со стариком? — спросил я его.

Крис пожал плечами:

— Понятия не имею.

— Он же что-то говорил?

— Угу, — кивнул Крис. — Нес какую-то чушь о Луче... — он помолчал, а потом добавил: — Но, знаешь, странно не это.

Я чуть улыбнулся. Мне казалось, что все, произошедшее в башне, было весьма странным.

— Странно то, — продолжал Крис, — что когда этот старик вцепился в меня, он словно не на плечо руку положил, а прямо в голову впился. В мозги. Гадкое чувство, честно говоря, — он взглянул на меня: — Ты бы, наверное, нашел, как описать это ощущение, а у меня, прости, слов не хватит. Но было очень мерзко… И я почему-то подумал об отцовском пистолете. До сих пор о нем думаю. Вроде и хочу перестать, а он все равно маячит вдали. Бред, короче.

— Да уж… — согласился я. — Действительно бред.

С чего бы мальчишке думать о пистолете? Впрочем, что плохого в этих мыслях?

«Что плохого может случиться на старой водонапорной башне?..»

Я одернул себя, но слова эти уже вырвались, пусть и не вслух.

Мы попрощались у перекрестка и пошли по домам.

***

Годы спустя я думал о том, что случилось в водонапорной башне. Многие детали стерлись из памяти, но, в целом, ощущение странности произошедшего осталось. И, главное, осталось очень много вопросов. Почему башня изначально вызывала такие неприятные чувства? Почему ни одна ступенька не провалилась, когда мы шли наверх, но когда бежали вниз, то доски постоянно ломались (лишь на одной я попытался свалиться вниз)? Кем был тот старик, который стоял на площадке под бадьей, один, в темноте? Почему на его слова башня отреагировала, словно живая?.. И, кстати, почему только Крис почувствовал вибрацию стен еще до того, как мы добрались до старика? А еще это упоминание отцовского пистолета… До нашего путешествия к Рею Брауэру Крис еще не раз заводил о нем разговор. Было понятно, что он думает о нем гораздо чаще, чем любой другой мальчишка, знающий, что у родителей есть оружие. Слишком часто. Ну и потом этот пистолет «всплыл» в нашем путешествии. Всплыл к месту, потому что неизвестно, чем бы могла закончиться та история: парней «Туза» Меррила было больше, чем нас, да и они были старше.

В детстве странное воспринимается гораздо естественнее, чем во взрослом состоянии, но есть вещь, которая осталась со мной: если я собираюсь куда-то поехать или сделать что-то важное, то никогда, ни за что на свете, я не произношу фразы: «Что может случиться плохого…». Сейчас я точно знаю, что случиться плохое может всегда — без предупреждения, без подготовки, без намеков. Оно просто случается. Я, конечно, понимаю: что-то может пойти не так, даже без моего «что может случиться плохого…», но лучше не искушать судьбу. Я прохожу между осин на пустыре, я побывал еще в нескольких старых водонапорных башнях, я делаю многое из того, чего не делал, когда мне было двенадцать лет, но никогда не произношу «что может случиться плохого…». Не надо призывать тьму.

@темы: размер: миди, категория: gen, Стивен Кинг "Труп": Верн Тессио, Стивен Кинг "Труп": Гордон Лашанс, Стивен Кинг "Труп": Крис Чамберс, Стивен Кинг "Труп": Тедди Дюшан, фандом: Стивен Кинг "Труп", Фанфики, жанр: мистика, рейтинг: PG

---

Детки (по рассказу Стивена Кинга "Пустите детей", R)

Что-то я все о детях. У меня же есть два фика с ЗФБ. За команду WTF Stephen_King 2014/

Название: Детки
Автор: igrushka13
Размер: мини, 1300
Пейринг/Персонажи: оригинальные персонажи
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: R
Дисклеймер: поиграю и отдам
Примечание: по рассказу "Пустите детей" ("Детки в клетке")
Краткое содержание: Я помню то время, когда Эмили Сидли – учительница из начальной школы – убила двенадцать детей.

Детки

Как вот все, бывает, поворачивается… Я помню то время, когда Эмили Сидли – учительница из начальной школы – убила двенадцать детей. Удивляюсь, как это ее тогда не разорвали родители. Собственно говоря, я тогда тоже голосовал за более жесткий отбор учителей в школы. Все были в шоке.

А теперь? А теперь она – героиня. Мессия. Она открыла нам глаза на то, что происходит. Она и Бадди Дженкинс, психиатр из Огасты. Помню, как доктора Дженкинса впервые показали по телевидению. На ТВ любят безумцев: безумцы собирают аудиторию, а если зрителей много, то и много тех, кто желает разместить рекламу, которая приносит деньги. Безумцы приносят деньги, вот так-то. Ведущий ток-шоу пытался подзуживать Дженкинса, выставляя его полным придурком. Бадди держался как мог. Ему необходимо было донести до зрителей то, что он видел. Мы с женой тогда просто рыдали от смеха перед телевизором, нам казалось: что ни фраза – то перл, анекдот. Программу с доктором Дженкинсом разобрали на цитаты, его показывали везде, где только могли.

А потом вдруг какой-то полицейский из Техаса заявил, что видел, как исказились черты лица у малышей на детской площадке – совсем как описывал Дженкинс. И таких заявлений становилось все больше и больше. Заговорили о массовой истерии. Начали критиковать средства массовой информации, которые ее раздули…

Но разговоры эти длились недолго: кто-то из тех, кому надоело, что над ними смеются, смог снять внешние изменения детей на камеру. Вышло очень жутко. Походило на отрывок из новомодных фильмов ужасов, когда видео пытаются подделать под документальную съемку. Вот только фальшивкой это не было. Вернее, поначалу многие думали, что это подделка. Это было похоже на рост двух небоскребов друг напротив друга: один – это все новые и новые видео с детьми-монстрами, а второй – опровержения тех, кто не верил в то, что эти съемки – правда. В конечном счете небоскреб с «неверующими» рухнул, погребя под собой убеждения, что детей не надо бояться.

Признаться, мы с Эмми, моей женой, даже порадовались, что не успели ими обзавестись. Даже не могу представить, что бы было, если бы в нашем милом доме кто-то улыбнулся, или прижал палец ко рту, или, если бы у нас появились близнецы, они бы засмеялись, схватились за руки и бросились бы бежать куда-то. Это я сейчас перечислил симптомы того, что ваш ребенок – больше не ваш ребенок. И лучше бы вам заметить это, пока не стало слишком поздно, потому что потом начнется самое гадкое. В смысле гадкое уже началось, просто оно пока выглядит как только-только пробившийся росток. Хватит одного удара каблуком ботинка, чтобы вмять его в землю. А вот когда росток станет небольшим деревцем, ботинком будет уже не обойтись. Понадобится нож, чтобы срезать ствол, и лопата, чтобы выкопать корни.

Короче, так и с «детками». Если заметишь все на стадии улыбочек, жестов-призывов к тишине или смеха взявшихся за руки, то успеешь поступить, как Эмили Сидли – сможешь взять ружье или пистолет, или что-то еще (я читал, как одна женщина, увидев, как четверо ее детей показали все три симптома, схватила утюг и размозжила им нахрен головы – когда приехала полиция, самоотверженная мамаша все продолжала вбивать в пол кляксы, оставшиеся от детских мозгов, растекшихся глаз и крови) и избавиться от монстров, пока они не перешли на другую стадию.

Когда же «детки» начнут меняться… Помоги вам Боже, что тут еще сказать? Да нет, чисто в принципе, ничего не изменится: эти твари, не то захватившие тела наших детей, не то подменившие их, не то сотворившие что-то еще, не наносят настоящего ущерба – они просто меняются, не пытаясь напасть. Словно изменение само по себе приносит им удовлетворение. Им приносит, да. А вот родителей оно почти сводит с ума. Эмили Сидли была сильной женщиной, раз смогла пристрелить тварей, когда уже увидела их превращение. А ведь многие уже не могли. Помню, как наш сосед Патрик Донахью ворвался к нам в дом и заорал, что их дети больше не их дети, что они пришли за ними, они их сожрали, выжрали их изнутри, он замечал это и раньше, но не хотел верить, и Кэлли не верила, как она могла не верить, она же тоже видела из улыбочки, видела, как Джойс и Дженис схватились за руки и захихикали, она же все видела, как она могла их прикрывать, когда он, Патрик, вытащил свой пистолет сорок пятого калибра и навел на детей, как она могла пытаться вырвать оружие у него из рук, как она могла, ведь у них лица уже поплыли, и он жал и жал на спусковой крючок, лишь бы не видеть, чем закончится их превращение, лишь бы не видеть, как лица их детей совсем исчезнут… Этот крик я запомнил навсегда. Честно говоря, если бы не услышал его сам, ни за что не поверил бы, что такое количество слов можно произнести на доном дыхании. А вот Патрик смог. Он кричал, и в его крике я слышал безумие и отчаяние. Полную и беспросветную безысходность. Это был крик человека, у которого в жизни ничего не осталось. Как потом объяснила полиция, наш сосед застрелил свою жену и четверых детей. Кэлли лежала прямо на пороге гостиной. Они с Патриком боролись за оружие, и когда он выстрелил, пуля прошла прямо под подбородком и снесла Кэлли полчерепа. Ее лицо все было залито кровью и еще чем-то, но я старался не вдумываться (до сих пор стараюсь не делать этого, когда вспоминаю о Донахью), я смотрел на них – тех, которые когда-то были детьми Патрика и Кэлли. Они, кстати, выглядели умиротворенно. Ни единой черточки страха на лице, никакой озлобленности или гнева. Никто бы не мог сказать, что еще полчаса назад они были монстрами. Эта умиротворенность после смерти тоже считается теперь признаком «деток». Хотя я слышал, что некоторые думают, что так убившие детей оправдывают себя. Но это глупость все.

Патрика отправили в психиатрическую лечебницу. Там много таких, как он, - убивших на второй стадии. Я не слышал ни об одном случае, что бы те, кто видел превращение – глаза-дыры, расплющивающийся нос, который постепенно срастается со ртом и становится эдакой черной пещерой, месиво вместо подбородка – оставались в своем рассудке. Вот потому мы и считаем Эмили Сидли мессией. Она смогла. Она не свихнулась.

***

Я, кстати, тоже работаю в школе. Только сейчас наши школы – совсем не те, в которых я учился. Они больше похожи на тюрьмы. А куда деваться? Учителя преподают с помощью больших экранов, заменяющих доски. Они не видят своих учеников: надо беречь нервы и умственное здоровье людей этой святой профессии. Детей в классах мало – есть версия, что они могут заражать друг друга. Будь возможность, мы бы рассадили их по одному в комнатах.

Домой их не отпускают, пока они не получат сертификат, что прошли проверку…

Именно этим я и занимаюсь. Когда я сказал, что работаю в школе, то не имел в виду, что работаю там учителем. Нет. Я проверяющий. Осуществляю надзор. Короче, я смотрю за тем, чтобы наши дети оставались детьми. Я жду, когда они становятся «детками». Сейчас это очень важная профессия. Я вызвался одним из первых, когда мы перестали смеяться над Эмили Сидли и Бадди Дженкинсом. Когда мы поверили. Жена говорит, что мне это пошло на пользу.

Она даже не представляет, насколько права, потому что не знает, кем я был раньше. Имею в виду не профессию.

Раньше я любил находить девочек или мальчиков, которые оставались на улице допоздна. Да, чае всего они были из неблагополучных семей – дети, которые не хотели идти домой, потому что знали, что там их не ждет ничего, кроме побоев и пьяных родителей, которым в принципе все равно, где они и чем занимаются. Я шел за этими мальчиками и девочками, я предлагал им показать мне дорогу до супермаркета, обещая деньги, я просил их помочь мне с поисками пропавшей собаки (на этот случай у меня был поводок), я притворялся добрым дядей, который готов был довезти их до дома…

Их трупы так и не находили после того, что я с ними делал.

Я считаю «деток» своим благословением. Мне больше не надо искать сладеньких девочек и мальчиков, которые могут сбежать и опознать меня. Я могу просто сказать – этот ребенок улыбнулся, а этот поднес пальчик к губам, а эти две девочки слишком гнусно хихикали. И после этого я могу делать с ними все, что захочу. Их больше не станут считать детьми. Я могу вышибать им мозги выстрелом из пистолета, как делает большинство. Я могу сносить им головы топором, могу выковыривать глаза вилкой, могу сдирать скальпы, могу все, что захочу. Мне даже приплатят за особые варианты, потому что я всегда могу объяснить все экспериментами, которые помогут лучше справляться с «детской» напастью.

Для меня Эмили Сидли не просто мессия. Она для меня – Бог.

Сказать, почему?

Потому что я ни разу не видел, чтобы дети превращались.

Они всегда остаются для меня собой.

Просто детьми.

@темы: размер: мини, категория: gen, фандом: Стивен Кинг "Пустите детей", рейтинг: R, Фанфики, жанр: драма

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Вопросы веры" (цикл фанфиков по роману Нила Геймана "Американские боги")

Еще один фанфик за WTF Worlds of Gaiman 2014. Правда, по сути это цикл фиков - смотрите Примечание 2. Но правила ЗФБ не позволяют цикл делать именно циклом, а если рассматривать эти драбблы по отдельности, потеряется форма и смысл.

Название: Вопросы веры
Форма и размер: мини, 1100 слов
Герои: Боги - Новые и Старые
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: Вера людей всегда была загадкой...
Примечание: по роману Нила Геймана "Американские боги"
Примечание 2: Фанфик представляет собой своеобразный "венок сонетов", но в прозаической форме. Каждый из 11 фиков содержит 100 слов. Последнее предложение первого драббла является первым предложением второго, последнее предложение второго - первым третьего, последнее третьего - первым четвертого и так далее. Последнее предложение десятого фика - первое предложение первого. Таким образом, 10 стословников закольцованы. Одиннадцатым драбблом идет магистрал, то есть фанфик, который собран из первых предложений всех 10 драбблов, и в нем тоже 100 слов.
Дисклеймер: поиграю и отдам

Вопросы веры

1.
Вера людей всегда была загадкой, которой не разгадать даже Афине.
Пару веков назад Сизиф лежал на берегу Стикса, швырял гальку и смотрел, как расходятся круги по воде. Однажды он заметил, что камни потяжелели и для броска надо напрячься. После нескольких мышцы заныли. Через какое-то время вместо берега Сизиф получил гору, а камень остался один – в рост человека и тяжелый как слон. Его приходилось втаскивать наверх. Когда-то Сизиф поймал Смерть, и люди не умирали много лет. Почему же они прокляли его, своей верой придумав ему наказание?
Может, если подождать, берег вернется? Сегодня верят в одно, завтра – в другое, послезавтра – в третье.

2.
Сегодня верят в одно, завтра – в другое, послезавтра – в третье.
Когда он появился, это было сенсацией. Передача печатных слов на расстоянии – волшебство. Телеграф богател и жирел. Люди верили в него, в магическую (пусть на технической основе) силу его «зпт» и «тчк». Верующие приносили горести и радости на алтарь его божественной кнопки, высекающей точки и тире.
А потом кто-то из этих предателей подумал, что живой голос лучше, чем напечатанное слово. Телеграф кричал: «Как можно сравнивать? Слово исчезнет с произнесением, а мои «зпт» будут жить века!» Но его «точки-тире» мало кто понимал. Иногда они начинают верить в такое, во что верить нельзя.

3.
Иногда они начинают верить в такое, во что верить нельзя.
Собственная форма Землю никогда не волновала. Но существа, бегавшие по ней, только-только встав на задние лапы, объявили, что она плоская. Наверное, сказался страх высоты – теперь-то голова оказалась поднята над землей. Люди поклонялись ей, искали ее край.
Но один безумный итальянец вдруг заорал, что она – круглая. Его сожгли на костре, но мысль осталась. Вскоре все начали считать, что она – круглая, а Земля Плоская стала никому не нужна. «Вдруг вы ошиблись? – вздыхала она, свесив ноги с собственного края. – Вдруг я действительно плоская?» Впрочем, так кажется только предметам веры, в которые верить перестали.

4.
Впрочем, так кажется только предметам веры, в которые верить перестали.
Она не понимала, почему всех это настолько волнует. В нее верить переставали постоянно, как в Санту. Она почти привыкла к этому. Маленькие дети, которым она приносила монетки вместо выпавших зубов, однажды вырастали.
Фея возлагала надежды на двадцатый век с его стоматологией, ей думалось, что теперь в нее будут верить дольше, но оказалось, что взрослые с молочными зубами больше не прятали их под подушки: они выкидывали зубки, которые предназначались Фее. В ее карманах копились монеты.
Да, таким, как она, приходилось терпеть. Они надвигали шляпы пониже и уходили, забытые, печальные и злые.

5.
Они надвигали шляпы пониже и уходили, забытые, печальные и злые. Среди них был Дагеротип. Кто-то из новеньких, заправившись под завязку модными коктейлями, пытался доказать ему, что без него не было бы фотографии. Дагеротип кивал, соглашаясь, но на деле знал, что это не так. Он был неандертальцем, тупиковой ветвью развития техники. Цифровая покупала ему абсент, и, выпив пару бутылок зеленой жидкости, уносившей в прошлое, Дагеротип на бис мог стоять неподвижно часами. Новенькие – Цветные, Зеркальные и Аналоговые – пытались рассмешить его, но он был степенен и непреклонен. Они считали его сумасшедшим. А что?
Кто-то их них сходил с ума, кто-то – спивался в барах.

6.
Кто-то их них сходил с ума, кто-то – спивался в барах.
Когда-то Платон, как мужчина, который дарит своим любовницам украшения, придумывал ей улицы. Он населил ее людьми и дал имя – Атлантида. И утопил ее. Впрочем, ей это понравилось: Платон забыл, воды какого океана скрыли ее. Она стала загадкой, которая манила охотников за сокровищами.
Но людей становилось все больше, и белых пятен на карте не осталось даже под водой. В нее перестали верить. Ее перестали искать (кроме десятка фанатиков)…
Об этом она рассказывала доктору Брауну, психиатру. Он всегда очень внимательно слушал ее… Кое-кто из них пытался приспособиться к новой, почти человеческой жизни.

7.
Кое-кто из них пытался приспособиться к новой, почти человеческой жизни. Хотя получалось с большим трудом. Да и как приспособиться, если на тебя свалили страшнейший грех человечества после съеденного на двоих яблока? Те тридцать серебряников Иуда до сих пор носил в кармане джинсов как напоминание. Когда ему очень хотелось совершить что-нибудь хорошее – перевести старушку через дорогу или снять котенка с дерева – он позвякивал ими и вспоминал о вере: люди никогда не поверят, что он способен на что-нибудь доброе. Можно, конечно, попытаться доказать людям, что тридцать серебряников он нашел на улице, но…
Вряд ли кто-то из них забудет, как в него верили.

8.
Вряд ли кто-то из них забудет, как в него верили.
И что люди придумывали, веря в них. Локи точно не забудет, как на его лицо капал яд. У его собратьев-асов не хватило бы фантазии на такую изощренную пытку. Наверное, потом людям стало стыдно: они придумали ему Сигюн, которая собирала яд в чашу. Порой, когда он приходил в себя, от боли ему действительно казалось, что он видит прекраснейшую женщину. Вот только чашка у нее была мала, и он помнил, как вновь проваливался в черноту. Он искал Сигюн потом, но не нашел.
Эта память не дает спать ночами даже спустя тысячи лет.

9.
Эта память не дает спать ночами даже спустя тысячи лет. Проснувшись от кошмаров, Прометей открывает окно и закуривает. Глядя сверху вниз на машины и людей, он до сих пор не может простить себя. Надо было убить оборвыша, который вытащил ветку из его костра. Но тогда Прометей был мягче, он отпустил его, надеясь, что люди сожгут друг друга. Он не был богом, не нуждался в вере, поэтому мог позволить себе такую роскошь – желать их смерти. Но они отомстили – стали верить в него. Теперь Прометею приходилось искать их веры, как обычным богам. Иногда они возвращаются, чтобы заставить людей вновь верить в них.

10.
Иногда они возвращаются, чтобы заставить людей вновь верить в них.
Под другими именами, с новыми функциями, требующие новой веры, но на деле они остаются прежними. Сила навсегда останется силой, даже если вместо Мьёльнира в руках пистолет. Обман останется обманом, даже если назовется мистером Миром. Совсем не важно, что любовь теперь использует социальные сети. Смерть останется смертью, и плевать, чему люди поклоняются ради ее достижения – гильотине, газовой камере или атомной бомбе. Новые и Старые боги – лишь названия для одного и того же. Где-то в глубине боги это понимают, а вот люди… Вера людей всегда была загадкой, которой не разгадать даже Афине.

Магистрал
Вера людей всегда была загадкой, которой не разгадать даже Афине. Сегодня верят в одно, завтра – в другое, послезавтра – в третье. Иногда они начинают верить в такое, во что верить нельзя. Впрочем, так кажется только предметам веры, в которые верить перестали.
Они надвигали шляпы пониже и уходили, забытые, печальные и злые.
Кто-то их них сходил с ума, кто-то – спивался в барах. Кое-кто из них пытался приспособиться к новой, почти человеческой жизни. Вряд ли кто-то из них забудет, как в него верили. Эта память не дает спать ночами даже спустя тысячи лет.
Иногда они возвращаются, чтобы заставить людей вновь верить в них.

@темы: размер: мини, категория: gen, фандом: Нил Гейман "Американские боги", Фанфики, жанр: драма, рейтинг: G

---

"Портрет Белинды Джонсон" (фанфик по рассказу Нила Геймана "Свадебный подарок")

На этой ЗФБ я была ужасным участником. Мне стыдно, но назад не вернуться и ничего не изменить. В общем, фанфики с ЗФБ. Начнем с команды WTF Worlds of Gaiman 2014

Название:Портрет Белинды Джонсон
Автор: igrushka13
Бета: Bad, sige_vic
Форма и размер:мини, 1616 слов
Герои: Белинда Джонсон
Категория: джен
Жанр: драма
Рейтинг: G
Краткое содержание: История другой — бумажной — Белинды
Примечание: по рассказу «Свадебный подарок» (из предисловия к сборнику «Дым и зеркала»)
Дисклеймер: поиграю и отдам

Портрет Белинды Джонсон

Белинда не знала, почему не выкинула это письмо или не сожгла его. Да, сжечь было бы самым разумным. То есть она, конечно, понимала, почему не сделала ничего с ним сразу после того, как они с Гордоном открыли подарки: их свадьба была описана настолько красиво и по-доброму, что выкинуть письмо казалось ей кощунством. Когда они прочли его впервые, Белинде думалось, что она прочтет его еще не раз, чтобы вновь окунуться в ту атмосферу тепла и любви, которая царила на их свадьбе, но потом заботы заставили ее забыть о нем.

Она вернулась к письму лишь спустя два года. Гордона не было дома. «Опять он с какой-то шлюхой», — безразлично подумала она, потому что виски туманило ее способность чувствовать. Собственно говоря, ради этого она и пила. Ради этого и ради притупления боли в изуродованной шрамами щеке. Хотя ради первого в большей степени: от второго она даже испытывала какое-то темное удовольствие.

Письмо по-прежнему лежало в коробке со свадебными поздравлениями. За два года она покрылась слоем пыли. Впрочем, в доме очень многое покрылось слоем пыли. Даже их с Гордоном любовь «запылилась».

Вопреки своим прежним мыслями Белинда села читать это письмо, написанное на сливочного цвета бумаге с оборванными краями, не для того, чтобы «окунуться в атмосферу тепла и любви». Она хотела позлорадствовать, хотела посмеяться над бумажными Гордоном и Белиндой, которые ждали от жизни каких-то глупых вещей — счастья, спокойствия и нежности. Эти вещи были глупы, потому что, сейчас Белинда знала точно, они не могли существовать в реальности. Они были сказкой для детей и влюбленных идиоток, подобных Белинде из письма.

Листок бумаги был прежнего приятно-сливочного цвета, и, несмотря на выпитое за сегодняшний вечер, это кольнуло Белинду в сердце. Их свадьба принадлежала бумаге до противности милого цвета. Если бы в этом тоне присутствовало чуть зелени или серости, можно было бы сказать, что сливки скисли и заплесневели. Это в большей степени соответствовало бы тому, во что сейчас превратился их брак.

Белинда села прямо на пол у стены, подогнув одну ногу под себя, а вторую — вытянув, и начала читать…

Через пятнадцать минут она отложила листок в сторону, а потом некоторое время сидела, отрешенно рассматривая стену напротив. Перед ее мысленным взором отчетливо проносились мельчайшие детали их с Гордоном свадьбы. Ей казалось, что многое она уже забыла, но вот сейчас Белинда вспоминала такие вещи, которые просто не могли быть в ее памяти. Они пришли из прошлого письма, совсем не того, которое она только что прочла. В этом — новом — письме пекинес никогда не кусал Белинду за щеку, и ей не приходилось топить в виски боль и убеждение, что ее лицо противно Гордону. Но самое главное, что Гордон и Белинда из сливочно-бумажного письма были счастливы. Все еще счастливы. Как подобное могло случиться, Белинда не понимала, потому что внутренне ощущала, что причины их разлада не только в злополучном пекинесе. На нее накатил приступ тошноты. Она вдруг почувствовала, что в глазах безумно жжется и по щекам катятся горячие как кипяток слезы. В груди болело и ныло – ощущения, которых она давно не испытывала из-за виски.

Белинде показалось, что она просидела так очень долго, размазывая по лицу жгучие капли ненависти, зависти и жалости. Хорошо, что Мелани не проснулась, — у матери не нашлось бы сил, чтобы подойти к ее кроватке.

Выплакавшись, Белинда сложила письмо обратно в коробку. Наверное, ей стоило бы выбросить его. Наверное, ей стоило бы его сжечь. Но она не смогла. Белинда с бумаги цвета сливок была так счастлива, что Белинда из реальности не посмела сделать с ней что-то. А еще она решила, что это письмо – злая шутка Гордона: ей нельзя было выкидывать его хотя бы как улику. Позже, когда муж вернулся домой, она даже не попыталась поцеловать его. Как целовать мужчину, который позволяет себе такие шутки со своей женой?

В течение последующих лет она иногда вспоминала о письме, но не решалась вновь прочесть его. Гордон практически не бывал дома: Белинда знала о его романе со старшим компаньоном фирмы, где он работал. Она не могла бы сказать, что ей хотелось, чтобы эта связь распалась. Скорее даже, она бы предпочла, чтобы роман продолжался, потому что так они с Гордоном могли реже видеться и их перепалки и споры по мелочам не грозили превратиться во что-нибудь более страшное и катастрофическое. Так она бы не могла сказать ему, что прочла его письмо, и не доставила бы ему удовольствия своим плачем.

Однажды вечером, когда Гордона привычно не было дома, Белинда, пившая все больше и больше последние месяцы, все-таки вытащила из-под стопки журналов коробку, где лежало письмо, достала его из конверта и развернула листок. Он по-прежнему был уютно-сливочным, как и годы назад. Белинда прочла то, что было в нем написано. Потом сложила в конверт. На этот раз она не плакала.

Ей очень хотелось завыть, как раненой волчице.

Белинда из бумажной истории все еще любила своего мужа, а он — ее. В отличие от Белинды-настоящей у них родился сын, его назвали Кевином — самое гадкое имя из всех, что можно было придумать: Белинда знала, что именно так звали покойного дедушку Гордона, а все, что связано с мужем, было ей противно. Именно этого мальчика она потеряла на пятом месяце беременности.

Бумажному Гордону тоже везло в жизни: он успешно работал в архитектурной фирме, и роман с начальницей не грозил ему увольнением.

Мир бумажных Гордона и Белинды был прекрасным, уютным и теплым.

Белинда все-таки не завыла. Когда приступ безудержной тоски прошел, она убрала конверт в шкатулку, где должны были лежать ее драгоценности, которых не было, потому что они не могли себе их позволить. Шкатулка запиралась на ключ, и письмо стало единственным сокровищем в жизни Белинды. Пережив желание сжечь листок, она поняла, что, вообще-то, не может расстаться с этим миром — единственной вещью в жизни, которая еще вызывает в ней такие сильные эмоции, что их не может заглушить даже виски.
В последующие несколько лет она не раз возвращалась к письму, каждый раз испытывая болезненные приступы тоски. Жизнь Белинды с листка была чудесной. Гордон преуспевал, их семья переехала в Лондон. Ночью, лежа в постели, чаще всего в одиночестве, Белинда словно видела свечение, исходящее от шкатулки. Внутри нее будто заперли кусочек солнца. Это теплое «излучение» должно было бы радовать, но на деле оно давило на Белинду. Оно вторгалось в ее сырую и тоскливую, как осенний день, жизнь. Оно противоречило ей.

Однажды запирая шкатулку, Белинда вдруг подумала о романе, который читала еще в школе — «Портрет Дориана Грея» Уайльда. Спрятанное письмо напоминало ей кривое отражение картины, которую главный герой скрывал на чердаке: если там страшный портрет отражал все пороки Дориана, оставляя ему гладкую кожу и честные глаза, то здесь листок был сказкой, в которой Белинда никогда не жила. Лишь только она подумала об этом, ей тут же пришла в голову другая, более жуткая мысль: а вдруг это она сама, Гордон и их Мелани живут внутри ужасной картины лишь для того, чтобы настоящие Белинда, Гордон, Мелани и Кевин могли наслаждаться своим счастьем. Может быть, если бы их не существовало, это в «бумажной» (а на самом деле настоящей) семье Белинда с изуродованным лицом все время пила бы, Гордон был бы жалким неудачником, одиннадцатилетняя Мелани «добывала» бы где-то пятерки и десятки, обнаруженные у нее в карманах родителями, а Кевин вообще бы не родился? Жизнь в письме была слишком красивой, чтобы быть правдой.

И Белинде вдруг стало жалко удачливую и счастливую Белинду, которая не знала, что ее существование зависит от оборванного клочка бумаги цвета сливок. Она закусила нижнюю губу, чтобы ее рыдания не были слышны в ночной тишине, и заплакала — впервые со времен того прочтения письма, когда она поняла, что ее брак и брак бумажной Белинды очень разнятся. Ей было жаль Белинду из письма еще по одной причине: если в ее собственной жизни случится что-нибудь ужасное, она, наверное, и не заметит, потому что уже привыкла, а вот для бумажной Белинды это будет ударом.

Конечно, ей следовало бы плакать о своей жизни, где за нетрезвое вождение у нее забрали права, или где Гордона все-таки уволили, но она рыдала, жалея выдуманную кем-то Белинду. Она уже давно не считала, что это письмо — шутка Гордона. Она не искала объяснения тому, почему история каждый раз меняется. Белинда только читала и плакала. В порыве сочувствия она прижала листок к лицу, слезы намочили его. Белинда знала, что влажная бумага высохнет неровно, если ее не положить под пресс, но все равно убрала письмо в конверт и заперла его в шкатулку. Наверное, это стало для нее определенным ритуалом.

Прошло всего несколько дней, и она достала конверт вновь, потому что что-то изменилось. Свет, который «излучала» шкатулка, угас. Белинда вдруг поняла, что теперь та ничем не отличается от любой вещи в ее доме – все они такие же серые, тусклые и тоскливые. Она еле дождалась ухода Гордона на работу и Мелани в школу и кинулась читать письмо. На этот раз напечатанных слов было немного:

«У Гордона оказался врожденный порок сердца. Он умер почти мгновенно. Ему было тридцать шесть».



Белинда покрутила листок в руках, надеясь увидеть продолжение, но к трем предложениям так и не прибавилось четвертого. Может быть, когда-то – например, после второго прочтения письма – она бы расхохоталась, увидев эти строки. Может быть, тогда бы она почувствовала торжество, но не сейчас. Ей хотелось дотянуться до той Белинды, обнять ее и поплакать с ней вместе над их ушедшим Гордоном.

На следующий день она нашла в шкатулке лишь горстку черного пепла. Белинда поднесла ее слишком близко к лицу, и от ее судорожного вздоха вокруг нее взметнулись вороньи перья. Она не ожидала подобного и уронила тяжелую шкатулку на пол. Та упала с тяжелым грохотом, словно была сделана не из дерева, а из камня или толстого стекла, и разбилась.

Потом она услышала топот детских ножек по лестнице. Дверь чуть приоткрылась, и заглянувший в проем мальчик лет девяти, так похожий на Гордона, спросил:
— Мама, у тебя все хорошо?

Белинда чуть испуганно улыбнулась и ответила:

— Все хорошо, Кевин. Все хорошо.

Она коснулась своей щеки – кожа была гладкой, ни единого шрама из тех, к которым она так привыкла и которые так ненавидела. Она развела руки в стороны, и мальчик кинулся к ней. Она прижала к себе бумажного Кевина. Улыбка Белинды стала шире.

@темы: размер: мини, категория: gen, Нил Гейман "Свадебный подарок": Белинда Джонсон, фандом: Нил Гейман "Свадебный подарок", Фанфики, жанр: драма, рейтинг: G

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Сверхъестественное. "В поисках дома" (Джон, Дин, Сэм)

Фанфик с Джен-феста.
По заявке 2.39. Однажды Джон Винчестер решил, что больше не хочет охотиться, и сообщил об этом сыновьям... Конечно, потом он передумает, но этот момент в его жизни был.

Название: В поисках дома
Автор: igrushka13
Фандом: Сверхъестественное
Категория: gen
Рейтинг: G
Жанр: драма
Герои: Джон, Дин и Сэм Винчестеры
Дисклеймер: поиграю и отдам
Аннотация: Однажды Джон Винчестер решил, что больше не хочет охотиться...

В поисках дома

Джон Винчестер стоял у окна и смотрел на стоянку. Сзади него Дин и Сэм сидели на кроватях друг напротив друга и о чем-то громко спорили. Этих споров Джон слышал уже миллион: что смотреть по телевизору, кто круче – Шварценеггер или Сталлоне, Чужой или Хищник, Джейсон или Крюгер, обгонит ли Форд Мустанг или Плимут Фурия Импалу или она сделает их обоих. Они обсуждали еще кучу вещей, которые могут быть интересны только мальчишкам их возраста, никак не взрослому. Их голоса набегали за спиной Джона, как волны, то становясь громче, когда каждый из братьев хотел перекричать другого и доказать свою и только свою правоту, то утихая и переходя в хихиканья. Иногда они шептались о чем-то, не желая, чтобы отец их слышал. В таких случаях Джон старался не прислушиваться: все-таки он тоже когда-то был мальчишкой и помнил, что порой хотелось поболтать о вещах, которых взрослые не оценили бы или за которые вообще бы отчитали. Сегодня был не тот случай. Мальчики говорили активно, громко, но Джон не разбирал слов, он не желал знать причин их оживления. Ему физически не хотелось вслушиваться. Разговор сыновей представлялся ему ровным гулом на заднем плане, какой издает работающий холодильник или заведенная машина. У него просто не было сил, чтобы разбирать слова и искать смысл в том, что они там говорили.
Он стоял и смотрел в окно. Осень подбиралась к своему концу. Пожелтевшая листва на деревьях уже не была такой ровной, пышной, как в сентябре. Ветер поработал хорошенько, и во все стороны то тут, то там торчали голые черные ветви. Хоть дождь и перестал, небо оставалось завешенным плотными серыми тучами. Ни единого клочка голубого, ни единого просвета, ни единого лучика настоящего солнца. Небо казалось низким. Когда Сэм был младше, он считал, что дождевые тучи (а грозовые уж стопроцентно) очень тяжелые, потому что тащат во-о-он сколько воды. Они из-за своей тяжести просто не могут не цепляться за верхушки деревьев. И дождь, как полагал Сэмми, шел именно потому, что тучи напоролись на ветви и наделали дыр, из которых на землю и идет дождь. Небо сегодня казалось именно таким - низким, и в фантазии малыша было бы легко поверить.
Дождь прошел утром, он был мелким и недолгим, так что луж не осталось, но опадающие листья «липли» к асфальту, к машинам, к скамейкам. Они пачкались, мокли, гнили и быстро теряли свою яркую желтую и красную окраску, превращаясь в одинаковые коричневые ошметки. Глядя на это, Джон вспоминал другую осень – теплую и не дождливую канзасскую осень. Осень в Лоуренсе. Было, конечно, не так тепло, как летом, чувствовалось, что оно прошло, но было солнечно и дул мягкий ветерок. Он срывал с деревьев последнюю листву и бросал ее под ноги им с Мэри. Джон помнил, как они ходили по парку, нарочно шаркая ногами, чтобы листья взлетали вокруг них и мягко шелестели. Мэри смеялась, обещала найти кучу листьев побольше и свалить туда Джона, как в сугроб. Джон же говорил, что ради такого дела он готов сам сгрести подобную кучу листьев, потому что упадет не один – потянет ее за собой. Они будут лежать в «сугробе» из листьев и смотреть на проплывающие по голубому-голубому небу белые облака. Джон уже давно не слышал этого звука шуршащих сухих осенних листьев, но отчетливо помнил его. Кажется, с тех пор, как не стало Мэри, у него не было ни времени, ни желания на то, чтобы пройтись по сухим листьям и послушать их шелест. Однако звук этот – даже мысли о нем - наполняли его спокойствием, которого он давно не испытывал.
В тот день они с Мэри долго бродили по парку, много смеялись, болтали о чем-то и целовались. Господи, как же много они тогда целовались! Или мало?.. С точки зрения нынешнего Джона, всего, что они делали тогда, было мало. Надо было гораздо больше говорить, гораздо больше проводить времени вместе. И не ругаться по пустякам. Сейчас ему даже не верилось, что он тогда тратил время на какие-то глупые обиды. Конечно, тогда они не казались ему глупыми, они казались ему настоящими, вескими, болезненными, как и любому влюбленному. Тогда он не знал, что случится. Не знал, что на жизнь рядом с Мэри ему отведен такой маленький срок. Он считал, что имеет право тратить это время не только и не всегда на нее.
Глядя в окно, Джон глубоко вздохнул. Он слышал, как гул голосов Сэма и Дина немного затих, но так и не нашел в себе сил, чтобы сосредоточиться на том, о чем они говорили. Он знал: они просто отреагировали на его вздох, а сейчас опять начнут с прежней силой. Джон помнил, как в вечерних сумерках проводил Мэри до ее дома. Вернее, до угла соседнего. Этого места не было видно из окон дома Кэмпбеллов. Винчестер не нравился отцу Мэри, хоть и не понимал почему. Она не хотела злить Сэмюэла, поэтому Джон никогда не доводил ее до дверей. Здесь, за углом, они целовались в последний раз, прощались, и он смотрел, как она бежит домой.
Домой…
Тогда они оба знали, что такое «домой». Дин тоже когда-то знал. «ЯмОй!» - кричал он, еще только начиная говорить. «Мама, йдем ямой!» Сэму «дома» уже не досталось, только сплошные мотели и ночевки у знакомых охотников. Джон перевел глаза на захватанные занавески, висевшие на окне. Они были очень короткими, будто снятыми с другого, меньшего окна, и совсем не подходили по цвету к окружающей обстановке. Дома – в настоящем своем доме – Джон бы такого не допустил. Как не допустил бы еще много чего из того, что они встречали в придорожных мотелях. Он еще раз окинул взглядом занавески, окно, сам номер и вдруг почувствовал отвращение и неимоверную усталость, граничащую с тоской. Жизнь в мотелях и охота, да, охота ему внезапно до смерти осточертели. Может быть, еще час назад он и думал о том, чтобы посмотреть газеты, попытаться вычленить в них необъяснимые явления или позвонить Бобби, но сейчас он чувствовал, что его тошнит от всего этого, чувствовал, что если все-таки приложит усилия и откроет какую-нибудь местную газетенку, то его просто вывернет на раскрытый разворот, на черные буквы. Он не сможет сдержаться.
Он не хотел больше сдерживаться.
Джон не знал, почему именно сегодня, именно сейчас вдруг достиг этой критической точки, после которой просто не может заниматься охотой и жить, когда все твои вещи и вещи твоих сыновей помещаются в багажник старой машины. Вроде бы сегодня было все, как всегда, но сегодня он возненавидел свою жизнь.
- Мы едем домой, - сказал он.
В номере стало тихо. Джон говорил негромко, но мальчики, видимо, все равно услышали его. Он повернулся к ним. Сыновья смотрели на него. К недоверию в глазах обоих примешивались другие чувства: легкое разочарование у Дина («Конечно, он же спит и видит, как сам будет охотиться», - подумал Джон) и надежда у Сэма.
- Мы едем домой, - повторил Джон.
Мгновение помолчав, его сыновья заговорили одновременно.
- В Лоуренс? – уточнил Сэм.
- А как же охота? – спросил Дин.
На самом деле Джон не знал, как ответить на первый вопрос. Да, конечно, раньше их дом был в Лоуренсе, но хотел ли Джон вернуться туда с детьми? Над этим надо подумать. Поэтому он начал с вопроса Дина.
- Хватит, - сказал он хрипло. – Есть, кому охотиться и без меня.
Сэм закивал. Надежда в его взгляде совсем вытеснила недоверчивость. Он уже был в Лоуренсе. Он уже был дома. Он оказался там в тот самый момент, когда отец только заговорил об этом. Вернее, тогда он бросил туда робкий взгляд – а вдруг он ослышался? Вдруг Джон имел в виду что-то другое? А вот сейчас, когда отец так категорично выразился об охоте, Сэм впрыгнул в дом, которого никогда не видел, но который уже любил. «Еще немного, и он мысленно начнет обставлять свою комнату», - подумал Джон.
- Можно собираться? – взволнованно спросил Сэм. – Уже можно?
- Да, - кивнул Джон. – Можно. Поедем прямо сегодня.
Он вдруг почувствовал, что его тоже захлестывает облегчение и нетерпение. Да, надо ехать, давно надо было, непонятно, чего он столько тянул. Конечно, он знает о тварях, живущих во тьме, и о том, что они делают с людьми, но ведь он не единственный охотник. Справлялись же они как-то до того, как Джон решил пополнить их ряды? Не захлестывали же мир злобные призраки, оборотни и ругару? Может, с ними вообще не следовало бороться. Может, они должны были существовать для поддержания какого-нибудь неведомого равновесия, как комары, например.
Сэм вскочил с кровати, кинулся к шкафу, быстро выдернул с самого дна большую сумку и принялся складывать туда одежду. Он почти скидывал ее туда. На мгновение он обернулся к Дину и крикнул:
- Дин! Давай. Ты чего сидишь? Мы же домой едем, ты же слышал.
Но Дин, казалось, не обратил на его возглас внимания. Он сидел и смотрел на отца. Ни недоверия, ни разочарования в его взгляде больше не было. Там было непонимание, которое Дин тут же выразил.
- А как же мама? – спросил он.
Джон вздрогнул, пошатнулся, словно от удара или выстрела. Он почувствовал, как его разрывает изнутри. Он бросил взгляд через плечо на ту стоянку, которая вызвала в его памяти далекую осень в Лоуренсе. По глазам полоснуло чем-то нестерпимо жгучим, уши заложило, сердце ухнуло куда-то в живот, дыхание судорожно сбилось. Джон сглотнул, с трудом продавливая, казалось, застрявший в горле комок.
- Мама поймет, - проговорил он сухо, стараясь скрыть то, что творилось внутри. – Мама поняла бы.
***
Сэм болтал без умолка. Джону приходилось время от времени его одергивать, потому что иначе, казалось, мальчик не сможет вклинить вдох в бесконечный поток слов, который из него изливался, и задохнется. Все темы, которых бы ни касался Сэм, сводились к одной – «дом». Иногда Джон и сам «срывался» на обсуждение. Если бы кто-то из тех, кто знал Винчестера последние годы, услышал его взбудораженный голос и радость, с которой он разговаривает с младшим сыном о Лоуренсе, то наверняка решил бы, что его подменили. Кто-нибудь из охотников даже проверил бы его серебром или святой водой. Уж больно этот Джон не походил на обычного настороженного и подозрительного Джона Винчестера. Но он просто не мог остановиться. Его полностью захватило облегчение, свалившееся на него в тот момент, когда он объявил, что они едут домой. Он словно скинул разом груз многих лет. Конечно, он, как большинство родителей, чувствовал ответственность за детей. Это никуда не ушло, и это было правильно. Но вот другая ответственность, которую он взвалил на себя со смертью Мэри, а вернее, в тот момент, когда ему объяснили, что именно крылось за ее смертью, отпустила его. Это походило на то, как можно расслабить мышцы шеи после долгой дороги или напряженного дня.
Дин же всю дорогу молчал, а если и отвечал, то односложно – «да», «нет», «не знаю».
«Дом-дом-дом», - как колокольный перезвон, постоянно звучало в словах Сэма. У него будет полно друзей, он станет приглашать их в свою комнату. «Вот уже и до комнаты добрался», - беззлобно подумал Джон, глядя на дорогу и в пол-уха слушая сына. Большую часть его мыслей сейчас занимало размышление о том, как бы им устроиться. А то пока выходило, что они приедут в Лоуренс и поселятся в мотеле, потому что денег на свой дом у них не было. Сэм-то, кажется, считал, что они будут жить в своем старом доме. Он, похоже, даже не отслеживал, что тот сгорел. По мыслям Сэма он стоял на прежнем месте и все эти годы ждал их, никем не заселенный. Джон не хотел его разочаровывать. Пусть мальчик помечтает.
Наконец, он решил выдать сыновьям то, к чему пришел за время своих размышлений.
- Мы едем в Лоуренс, но сначала надо будет завернуть к пастору Джиму, - сказал он.
Сэм осекся на полуслове. В зеркале заднего вида Джон заметил, как внезапной заинтересованностью сверкнули глаза Дина. Он всю дорогу будто спал, а сейчас его разбудили.
- Ты же говорил, что мы едем домой, - хмурясь проговорил Сэм. В его голосе звучало осуждение. Джон почти слышал, как тот кричит: «Почему ты всегда так? Почему ты говоришь одно, а делаешь другое? А потом оправдываешь все внезапно подвернувшейся под руку работой или охотой. Почему ты так со мной? Зачем ты вообще завел этот разговор о поездке домой?»
- Мы поедем домой, да, - Джон постарался говорить мягко и вложить в свой голос максимум убедительности, на которую был способен. – Но если мы сейчас просто так поедем в Лоуренс, то единственное, что сможем сделать, - это снять номер в мотеле, как поступаем обычно. У нас нет денег на свой дом. Я хочу заехать к Джиму, переговорить с ним, узнать, не подскажет ли он, у кого можно было бы занять деньжат. Или кто сдает дом. Или еще что-то такое.
- Значит, мы ненадолго? – спросил Сэм. Джон слышал, как его внезапно помрачневший голос опять зажигается радостью. Винчестер хотел ответить, но в этот момент в разговор вклинился Дин.
- А если у пастора Джима будет для тебя работа? Наша работа, - старший сын выделил слово «наша», чтобы отец понял, о чем о говорит, чтобы отец не подумал, что Дин имеет в виду какую-нибудь стрижку газонов или перенос тяжестей, чтобы отец ощутил себя виноватым. Джон почувствовал, что начинает злиться. Да если бы у него было то детство, на которое он обрек своих детей, он бы из штанишек выпрыгнул от радости, узнав, что безумие охоты на то, что большинство людей считает сказками, закончилось. Дин, как и Сэм сейчас, должен был мысленно обставлять свою комнату, а не всаживать в него, будто ножи, глупые и злые замечания. А может, они казались такими болезненными потому, что были правдой? Господи, да Джон и не сомневался в их правдивости и справедливости! Все он знал. Он сам знал еще тысячу вариантов того, что мог бы у него спросить Дин. Но разве это имело значение? Он решил ехать домой. Он НАКОНЕЦ решил, что пора бросить жизнь в дороге и дать своим сыновьям возможность закончить школу, поступить в колледж, завести семью. Давно надо было понять, что это главное. Главнее, чем немыслимая попытка спасти людей от тварей из тьмы.
- Я скажу Джиму, что больше не охочусь, - холодно произнес он и сжал челюсти, чтобы не сказануть сыну чего-нибудь такого, за что потом будет стыдно. Но Дин, похоже, сдерживаться не хотел и не собирался:
- И что, ты вот так спокойно все бросишь?
- Я ничего не бросаю, Дин, - Джон говорил медленно и четко. – Я не единственный охотник. Даже если я отойду в сторону, еще будет, кому охотиться.
Дин не желал сдаваться:
- Ты же сам говорил, что твари, на которых вы охотитесь, сильные и хитрые. Охотники гибнут, сражаясь с ними. Это очень опасная работа. А ты просто уходишь.
Джон знал, что то, что он скажет сейчас – подлый удар, и все-таки сказал:
- Значит, ты хочешь, чтобы я продолжал заниматься этой опасной работой, пока не умру? Ты хочешь, чтобы твой отец погиб, сражаясь с каким-нибудь духом?
Это было нечестно, низко. В зеркало заднего обзора Джон видел, как заблестели испуганные глаза Сэма, как задрожал его подбородок. Он знал, что произнес вслух самые жуткие страхи, которые мучили Сэма с тех пор, как он узнал об их семейном деле. Еще чуть-чуть и из глаз Сэмми хлынут слезы. Но Джон говорил не для него, он говорил для Дина, а Дин не собирался плакать. Он лишь прищурился – сердито и хмуро.
- Ты же сам говорил, - голос Дина звучал глухо, - что те, кто не возвращается с охоты, сами допускают ошибки. Ты говорил, что не сделаешь этого, потому что знаешь, что мы с Сэмми ждем тебя дома.
Последнее слово больно резануло по Джону. Это был не тот «дом», о котором мечтал Сэм. Это были банальные, до оскомины надоевшие Джону мотели. Он знал, что Дин вкладывает в это слово: «там, где семья, там, где его ждут». Всего лишь обозначение для всего этого, чтобы не произносить так много слов. Сегодня же ему хотелось говорить только о другом «доме» - своем, родном, настоящем. И это несоответствие опять всколыхнуло в нем злость.
- Я тоже могу допустить ошибку, Дин, - Джон понимал, что опять бьет в то же место. Сэм закусил губу, по его щекам потекли слезы, он тихонько всхлипнул. Дин покосился на него, на мгновение выражение его лица изменилось, в нем отразилась жалость. Джон видел, что его старшему сыну, который привык оберегать младшего брата, сейчас так хочется его обнять и утешить, но Дин сжал зубы и встретился с отцом потемневшим взглядом в зеркале заднего вида. «Ну, давай, говори», - мрачно подумал Джон. Ведь, с точки зрения Дина, он обидел Сэма, а этого Дин никому не прощал. Он заговорил, и Джон не знал, что именно слышит в голосе старшего сына. Злость? Ненависть? Презрение?..
- А если пастор скажет, что в округе появилась штрига и жрет детей? А ты ему в ответ: «Найдите кого-нибудь еще, отче, - Дин до болезненного точно копировал интонации Джона, и пусть Джон никогда бы не произнес подобных слов, он видел в сыне злую пародию на самого себя, - мне приспичило поехать сегодня домой и забыть о всяких там штригах и ругару! Осточертела мне ваша нечисть, отче, хочу попивать пивцо, сидя в кресле-качалке на крыльце собственного дома за белым заборчиком»…
Он бы, наверное, сказал что-то еще, такое же хлесткое и обидное, но Джон так резко свернул с дороги на обочину и затормозил, что мальчиков дернуло вперед. Он обернулся и, перегнувшись через спинку сиденья, замахнулся на Дина. Это произошло быстрее, чем он успел подумать. Рука и все его тело словно действовали сами, до того, как мозг отдал приказ. Приложив неимоверное усилие, он успел остановиться, отмечая, что Дин не пригнулся, не отшатнулся от его руки, хотя действие было не двусмысленным. Он все также смотрел на отца исподлобья. Джон глубоко вдохнул и с шумом выдохнул.
- Не смей со мной так разговаривать, - с расстановкой произнес он, хотя внутри него все кипело. – Я сказал, что мы едем домой, значит, мы едем домой. Твое дело – подчиниться. Ты понял?
Дин молчал.
- Ты понял? – Джон повысил голос.
- Да, сэр, - ответил Дин и отвернулся к окну.
***
Поездка вымотала Джона гораздо сильнее, чем должна была. Он чувствовал себя совершенно разбитым из-за слов Дина, из-за собственных мыслей по этому поводу, из-за того, что возвращался к ним вновь и вновь. Дин все-таки попытался утешить Сэма, но тот отдернул плечо и огрызнулся: «Это ты виноват». «Папа хочет увезти нас домой, - быстро продолжил он, его речь прерывалась задыхающимися всхлипами, - а ты заладил про свою охоту. Когда у нас будет свой дом, он не станет никуда уезжать, он всегда будет с нами. Разве ты этого не понимаешь?» Дин говорил с Сэмом мягко, не так, как с Джоном, но, по сути, говорил он то же самое: «А ты разве не понимаешь, что охота – это важно? Папа же спасает людей». Сэм закусил губу, ему, видимо, опять вспомнились слова отца об опасности такой работы: «Охотников много. Папе не обязательно быть охотником!» «А если каждый из охотников проснется завтра утром и решит, - настойчиво гнул свое Дин, - что больше не станет охотиться, потому что есть и другие охотники. Кто тогда будет защищать людей?» Сэм нахмурился: «Так не бывает, Дин. Если бы ты лучше учил уроки, то знал бы, что так не бывает. Люди не могут разом начать думать одинаково». «Хорошо, - не унимался Дин, - пусть не сразу, но сегодня два охотника, завтра еще два, послезавтра – три, потом пять, потом один и так далее, каждый день по несколько охотников будут решать, что больше не хотят охотиться. И их не станет». «Придут новые», - буркнул Сэм. «Хех, - хмыкнул Дин, - новички! Пока они научатся, сколько народу сожрут твари. Или тебе все равно?» «Да, - порывисто заявил Сэм, - мне все равно!» Слезы, только-только высохшие, опять потекли по его щекам. Конечно, ему было не все равно, но, конечно, отец был важнее всех тех незнакомых людей, которых надо спасать. Джон испытывал почти физическую боль в груди, слушая разговор сыновей. «Да брось, Сэмми, - примиряющим тоном сказал Дин, он не мог смотреть, как плачет его брат. – Я не хотел… - он бросил хмурый взгляд на отца, Джон видел это в зеркало заднего вида, - я не хотел, чтобы так вышло. Я же все понимаю. Просто охота – это тоже важно». Он протянул руку, дотрагиваясь до плеча брата, но Сэм опять дернулся и чуть отодвинулся в сторону. «Раз для тебя охота – это так важно, то сам и охоться, - сказал он, искоса взглянув на старшего брата. – А мы с папой будем жить в Лоуренсе». Сколько бы Дин ни пытался опять завести разговор с Сэмом, тот лишь молчал, а если уж Сэм упрется, то его не свернешь. Это знали и Дин, и Джон. Плечи Дина поникли, после очередной попытки заговорить с Сэмом они опускались, казалось, все ниже и ниже. Он выглядел и виноватым, и до смерти вымотанным. Наконец, мальчики уснули, каждый прижавшись к двери со своей стороны заднего сиденья.
Джону их сон не принес облегченья. Слова Дина зудели в голове, как неуловимый комар, не дающий уснуть. Эйфория, которая наполняла его все то время, пока они собирали сумки, укладывали их в багажник Импалы, отъезжали от мотеля и потом болтали с Сэмом о доме, прошла. Навалились усталость и сомнения.
- Ненадолго же тебя хватило, - горько усмехаясь, пробормотал он себе под нос. «Не смей поворачивать назад! – тут же мысленно рявкнул он. – Разочаруешь Сэма, да и Дин навсегда запомнит, как тебе вдруг надоела охота и ты все бросил. Раз уж решил, то доделывай до конца». Перед ним лежали две дороги: первая - вперед, к Джиму, как он сказал, и потом в Лоуренс, и вторая – назад, в какой-нибудь дешевый мотель, а завтра опять просмотр газет и охота. В обоих случаях он «предавал» одного из сыновей. «Нет никаких двух дорог, - приказал он себе. – Есть одна – дорога домой. Ты поедешь по ней. Сэм готов к ней, а Дин подчинится, потому что… потому что знает, что так надо. Знает, что так лучше для Сэмми. Для них обоих лучше». Той ночью он больше об этом старался не думать. Он решил – все, точка. Под мерный рокот мотора и тихий сап мальчиков Джон стал вспоминать о Мэри.
***
Джон знал, что Мэри обожала вечернее время. Определенное вечернее время. Она любила тот момент тишины, который наступал, когда оба их сына засыпали. Сэмми, конечно, проснется еще пару раз ночью, да и Дину может присниться что-нибудь страшное, поэтому он прибежит к теплым, родным и надежным маме и папе, чтобы они защитили его от кошмаров. Дин еще очень мал и спит не с ножом или пистолетом под подушкой, а в обнимку с плюшевым медвежонком. Это Дин из совсем другой жизни.
Когда мальчики засыпали вечером, Мэри расслаблялась. Этого не происходило, когда их сыновья засыпали днем или когда Джон забирал их погулять в парке – Дин вприпрыжку шел рядом, а Сэма он вез в коляске. Чего уж там не хватало Мэри в эти моменты, он не представлял, но она оставалась настороженной, будто постоянно ждала, что понадобится кому-нибудь из них. Или ждала чего-то плохого. Чем больше Джон думал о Мэри за эти годы, тем сильнее ему казалось, что она ждала прихода чего-то ужасного. Он старался отгонять эти мысли. Наверняка, ничего такого не происходило на самом деле и это было простое желание матери, чтобы у ее детей все было хорошо, может быть, лишь чуть-чуть гипертрофированное. А может, во всем была виновата нынешняя профессиональная осмотрительность (или, вернее сказать, паранойя) Джона.
Мальчики засыпали, и Мэри, казалось, даже начинала дышать свободнее. В этот момент она походила на солдата, которому наконец разрешено оставить пост. Тогда Джону думалось, что все дело в накопившейся за день усталости или еще в чем-то таком, но сейчас он понимал – дело в тишине. Для родителей малышей, тем более двух малышей, это состояние - будто самый главный приз. Родители любят своих детей, смеются над их первыми улыбками, первыми шагами, первыми словами, но страстно ждут такой мелочи, как тишина, наступающая, когда дети засыпают. Как бы, возможно, цинично это ни звучало, в такой момент они любят своих детей даже сильнее.
Когда Дин и Сэм уснули, Мэри спустилась вниз. Она села рядом с Джоном, привалилась к нему, втиснувшись под руку, и закинула ноги на диван. По телевизору начинался какой-то старый ужастик, а это значило, что они будут его смотреть. Мэри не даст переключить на другой канал. Она обожала фильмы ужасов. Было в этом нечто, каждый раз удивляющее Джона. Порывистая и в то же время милая девушка, добрая мать, невероятная во всем жена – все это казалось ему несколько противоречащим странной любви его жены к фильмам ужасов. И смотрела она их странно, кстати, – она смотрела их, безумно веселясь. Все, кто ее знал, не могли бы и заподозрить, что тихими вечерами, когда у маленького Сэмми не пучит животик, не режутся зубки и с ним не происходит ничего другого, из-за чего малыши не дают отдыхать родителям, а Дин мирно спит в своей комнате, обняв плюшевого медведя, Джон и Мэри смотрят не романтические комедии и не слезливые мелодрамы, а кровавые жутенькие истории о призраках и демонах. Но это было так. Он помнил, что как-то спросил ее, почему она так веселится, ведь не комедию смотрит. Она взглянула на него как-то по-особому… Джон до сих пор чувствует этот взгляд – так матери смотрят на своих детей, когда те спрашивают какую-то глупость; когда-нибудь, когда они подрастут чуток, они сами поймут, насколько был глуп тот вопрос.
- Потому что это всего лишь фильм и с нами ничего не случится, - помедлив, ответила она. – И потому что тут все хорошо заканчивается.
- Не всегда, - покачал головой Джон. – Помнишь, «Омен»? Или «Туман»? Там нет хэппи-эндов.
- Все фильмы заканчиваются хорошо, - улыбнулась Мэри. – Ты выключаешь телевизор, и все, что было на экране, остается там. А ты идешь спать.
Джон хмыкнул: забавный подход.
- Да и вообще, в жизни… - Мэри осеклась и отвела взгляд, словно начала говорить что-то, чего Джону знать не стоит. Он опять почувствовал себя ребенком, который слышит разговоры взрослых и не понимает их. Иногда Джон вспоминал тот разговор, сейчас он думал, что понимал слова Мэри. Дорос, видимо. Он бы смог продолжить фразу жены так: «Да и вообще, в жизни демоны и призраки совсем другие». Но она, наверное, имела в виду что-то другое, потому что того, что сейчас знал Джон о мире сверхъестественного, она знать не могла. А спросить было не у кого. Оставалось только вспоминать.
Воспоминания напоминали Джону комнату, из которой уехали жильцы. Все осталось по-прежнему: вон на столе в кухне стоит кружка с недопитым кофе, вот лежат детские игрушки, на спинку стула накинута теплая вязаная кофта, на диване книга, раскрытая где-то посередине, свистит чайник на плите… Жильцы ушли, но остались их звуки и запахи. Эти комнаты их дома в Лоуренсе заперты в памяти Джона. В свободные минутки, когда нет охоты и когда он имеет, кажется, право отдохнуть, он уходит туда, в их старый дом в Лоуренсе. Вот только сейчас мальчики спят, а расслабиться Джон никак не может, поэтому силком втаскивает себя в воспоминания о Мэри.
Когда дети засыпали, они с женой занимались любовью. Хотя само сочетание «заниматься любовью», ему никогда не нравилось, оно совершенно не отражало действительности. Слишком сухое, безжизненное. Они с Мэри явно делали что-то совсем иное, где безжизненности места не было, вот только не говорить же, что они с Мэри трахались или еще что-то такое? Да и вообще плевать на слова! Все-таки так, как с Мэри, у него ни с кем никогда больше не было. Только, наверное, это не то, о чем надо вспоминать за рулем – так легко отвлечься, забыться и вкатить Импалу в какой-нибудь столб.
Дети спали на заднем сиденье, Джон вспоминал о Мэри, но напряжение не отпускало его. Ему казалось, что он испуганно пытается сбежать в тот старый мир, которого больше нет. Этот мир всегда приносил ему покой. Но не сегодня. И дело было не в дороге. К дорогам он привык. Наверное, просто такой уж сегодня день. День, когда он решил поехать домой.

@темы: фандом: Supernatural, Supernatural: Джон Винчестер, категория: gen, время действия: до сериала, Supernatural: Дин Винчестер, Supernatural: Сэм Винчестер, Фанфики, жанр: драма, рейтинг: G

---

Мой любимый герой - Дин, но каждый раз пишу с точки зрения Сэма. Не знаю, всегда ли получается, но в этот раз выбор был верным: первое место в авторском голосовании и второе место в читательском голосовании.

Название: Призраки прошлого
Автор: igrushka13
Жанр: джен, кейс-фик
Герои: Сэм
Рейтинг: G
Время действия: между седьмым и восьмым сезоном (Сэм еще не встретил Амелию, Дин в Чистилище)
Размер: 27 574 знаков
Отказ от прав: Все права на персонажей принадлежат законным правообладателям, описанные события являются вымыслом и не имеют отношения к реальным людям. Фанфик создан исключительно в развлекательных целях и не влечет за собой коммерческой выгоды.
Аннотация: Видимо, не только у призраков есть незаконченные дела, но и у бывших охотников.

Призраки прошлого

Он не должен был обратить на эту заметку внимания. Уже какое-то время – с тех пор, как Дин исчез вместе с Диком Романом – он вырабатывал в себе эту привычку не замечать странности в газетных статьях и телевизионных выпусках новостей. Поначалу это давалось ему с трудом, потом своеобразный «сканер», вылавливающий аномалии, стал включаться все реже и реже. Правда, иногда Сэму казалось, что это произошло слишком быстро: словно он только и ждал, когда ему разрешат смотреть на мир так, как смотрит большинство людей. Но постепенно и это ощущение отпустило его. По крайней мере, так ему казалось, поэтому он не ожидал, что его взгляд зацепится за заметку о призраках. Скорее, это была написанная в насмешливом тоне зарисовка о влиянии алкоголя на неокрепшие организмы подростков, из-за чего им, пошедшим в поход, и показалось, что они видят привидений. Сэм даже улыбнулся, читая заметку, но потом он увидел название города, и улыбка сползла с его лица.
Понтиак, штат Иллинойс.
Ребята расположились на поляне, появившейся, как предположил журналист, «после внезапно возникшего в данном месте урагана, который несколько лет назад повалил деревья, но дальше не двинулся». Сэм точно знал, что за «буря» там разразилась, хотя и был в Понтиаке за некоторое время до этого. Конкретнее – за четыре месяца до события. Как это место стало выглядеть потом, он знал из рассказа Дина: поваленные по кругу деревья, словно в самом центре что-то взорвалось, и волна вывернула с корнем вековые ели. Проклятая земля, если уж говорить охотничьим языком.
Эти подростки поставили палатки прямо на ней.
И увидели призраков.
Сэм отложил газету, прикрыл глаза и потер лоб. Одно лишь воспоминание о Понтиаке выдергивало его из настоящего и уносило в прошлое, где он держал на руках окровавленное, исполосованное когтями адских псов тело брата. Он отчетливо, будто это случилось вчера, видел каждую секунду той ночи. Видел, как Лилит открывает двери, слышал рычание невидимых тварей. Он бы хотел закрыть глаза, когда они кинулись на Дина, но не мог. Тогда ему казалось, что это последние секунды, когда он видит того живым. «Умирающим», – автоматически поправил Сэм себя и почувствовал, как сердце дрогнуло в груди. Он помнил звонок Бобби и то, как они несли завернутое в одеяло тело Дина. Сингер настаивал… Хотя нет, какое «настаивал»? Скорее, предлагал, советовал. Он говорил Сэму, что тела охотников надо сжигать, это не просто традиция, а необходимость. Бобби знал, что его не послушают.
Сэм не представлял, где тот добыл это сколоченное из досок подобие гроба, в которое они положили Дина. Они закончили с могилой уже на рассвете. Солнце всходило такое чистое и яркое, и казалось, что ничего плохого в этом прекрасном, освещенном настолько сияющим светилом мире случиться просто не может. То место в лесу впечаталось в память Сэма, как кислотный ожог, хотя сейчас оно, конечно, выглядит иначе.

*

Он старался не думать о Понтиаке, о призраках и о том, что было когда-то. Он же обещал Дину, да и сам уже начал привыкать к нормальной жизни. По крайней мере, очень старался.
Но за чизбургерами, которые он разносил по столам, Сэм слышал слова Дина, что самые вкусные – в Сент-Луисе. Когда убирался вечером, перед закрытием кафе, почему-то вспоминал то время, когда они жили в мотеле, отец постоянно был на охоте, и Дин убирался в номере к его приезду. Сэм помнил, как иногда, помогая ему, смеялся, называл его нянькой или горничной (но никогда «мамочкой» – хоть такое прозвище и напрашивалось, на него в их семье было наложено табу). Сэм злился на себя, с усилием вытаскивал из этих воспоминаний, старался контролировать себя и не давать памяти волю.
Но ночами, когда он ложился спать и контроль спадал, он вновь и вновь видел на своих руках тело Дина. Тогда у него хотя бы было тело. Сейчас от брата у него не осталось ничего.

*

Он выдержал пять дней. Возможно, если бы это было какое-то случайно замеченное дело, Сэм бы смог себя уговорить – он бы отступил, он бы забыл, он бы вернулся к своей только что начатой нормальной жизни. Но дело не было случайным. Оно пришло из прошлой жизни. Все равно что неупокоенные души, которые остаются на земле, когда чувствуют, что что-то не закончили до того, как смерть их настигла. Заметка о Понтиаке оказалась для Сэма таким незавершенным делом.

*

Он старался забыть охоту, но, видимо, это все равно, что кататься на велосипеде или плавать: как ни старайся, что-то внутри тебя помнит. Правда, пока те действия, которые он осуществлял, были не совсем охотой. Они шли перед ней.
– Расскажите, как выглядело место, где вы поставили палатки, – спросил он у подростков. Сэм был в деловом костюме, белая рубашка застегнута на все пуговицы, узел галстука затянут под самый воротничок. Даже голос за те годы, сколько они с Дином претворялись агентами ФБР или каких-нибудь других служб, он научился делать официальным. Одного взгляда, брошенного на него, хватило бы, чтобы понять, что он – федерал.
«Или гробовщик», – эта непрошенная мысль почему-то всегда приходила следом.
– А что, вы о призраках спрашивать не будете? – этот, сидевший слева, был очень мрачен и смотрел исподлобья. Видимо, такими вопросами его уже достали.
– Или о пиве… – добавил второй. – Шериф сразу о пиве начал спрашивать. И наркотиках…
Ну, да, стандартные вопросы любого взрослого. Вот только Сэма они не волновали. Он был уверен, что случившееся на том месте – на том особом месте – нельзя объяснить галлюцинациями или фантазией.
– Меня это не волнует, – в голосе Сэма скользнули нотки легкого высокомерия: он же тут по работе и ему плевать на мнение шерифа, он уже показывал им документы, но они, конечно, не запомнили. – У службы охраны природопользования есть сведения, что в том месте, где вы ставили палатки, может быть выброс газа. Так как выглядела эта поляна?
Подростки переглянулись.
– Да там типа не поляна, – ответил первый, мрачность на его лице чуть рассеялась. – Там деревья повалило по кругу, как будто в центре бомба взорвалась. Ну и между стволами вполне можно палатку поставить. Даже удобно.
– Да, да, – кивнул Сэм, сосредоточенно делая пометки в блокноте. Он играл роль уверенного агента федеральной службы, но внутри чувствовал, как ему ставится душно, очень хотелось распустить узел галстука, расстегнуть верхнюю пуговицу и вдохнуть всей грудью.
– Это то самое место, – продолжил он, стараясь, чтобы его голос звучал по-прежнему. – Что-то еще, кроме поваленных деревьев, вы там видели?
– Ну, – замялся второй, – призраков…
– И как они выглядели?
– Да типа пацан… В джинсах, в куртке. Только прозрачный и светится немного. А говорили, что призраки вас не волнуют…
Сэм сделал еще несколько пометок в блокноте. Сердце пулеметной очередью стучало в ушах.
– Скорее всего, вы никаких привидений и не видели, – он взглянул на подростков. – Выброс газа – вот и все. Вы надышались. Плюс пиво…
– Да мы не пили!
– Вот ваше воображение и нарисовало вам призрак мальчика. Я потом поговорю с вашими родителями, порекомендую им проверить вас на предмет отравления газом.
Сэм знал, что говорит чушь, но чушь, произнесенная уверенно, чаще всего производит впечатление правды. Он видел, что ему верят. Иначе и быть не могло: они столько лет претворялись с Дином федералами.

*

Призрак мальчика.
Сэм проверил уйму газет в местной библиотеке, чтобы выяснить, кем же тот мог быть. Могли ли Дин или Кастиэль потревожить чью-то могилу? Или тот мальчик пропал в лесу? Был убит? Что-то совсем плохое должно было с ним случиться, чтобы его душа стала неприкаянным призраком. Ответов на эти вопросы Сэм так и не нашел. Впрочем, когда у них что-то проходило легко?

*

Он оставил Импалу на том самом месте, где когда-то они оставили ее с Бобби. Ему казалось, что он проехал дальше по шоссе. Он очень старался, чтобы это не было «то самое место». И все равно Импала затормозила именно здесь. Пусть деревья стали выше, пусть трава пожухла, потому что в этом году лето выдалось жарким, а с Бобби они были в этом лесу весной, когда все было зеленым и ярким, но одного взгляда хватило, чтобы понять, что Импала стоит там же, где и четыре года назад. Сэм хотел проехать чуть дальше, но потом передумал. Если уж считать эту охоту его незаконченным делом, которое не даст ему жить нормальной жизнью, то пусть все будет так, как тогда.
Он достал из багажника сумку со всем, что могло понадобиться для ловли призрака, и лопату. Если ему посчастливится, он выяснит, где находятся кости умершего мальчика, и сможет усмирить привидение навсегда.

*

Август в этом году выдался жарким. Дождей не было уже давно, но кроны дубов создавали приятную тень. Высохшая трава и ветки кустарника шуршали у Сэма под ногами. Этот тихий шум и безветренная погода должны были рождать ощущение спокойствия и умиротворения, но он не мог расслабиться, как и всегда, когда у них – у него и у Дина – была работа.
За четыре года многое вокруг изменилось, но что-то неуловимо говорило Сэму, что он идет правильной дорогой. И это пугало. Его словно тянуло в прошлую жизнь, куда он уже не хотел попадать. Но он хорошо понимал разницу между «хочу» и «надо». Отец, а еще сильнее Дин, его этому научили.
Погруженный в свои мысли он не заметил, как дубы вдруг исчезли, и он оказался под открытым небом. Солнце уже садилось, и хотя его не было видно за деревьями, вечер уже ощущался: небо с одной стороны еще розовело, а с другой – уходило в ночную черноту.
Сейчас эта «поляна» действительно напоминала место, где прошел ураган. Осины и дубы, поваленные выбросом энергии, который понадобился Кастиэлю, чтобы вытащить Дина из ада, теперь покрылись мелкой порослью, корни и ветки, торчавшие когда-то все стороны, обломали ветры и зимы. Но если ты охотник, это все не смогло бы тебя обмануть. Сэм знал, что стоит на краю ровного круга оскверненной земли. Он посмотрел по сторонам. Справа, на западе, тени от деревьев становились все темнее и длиннее. В отличие от подростков, он не собирался ставить палатку. Ему нужно было лишь место для наблюдений, а для этого подходило практически любое из поваленных деревьев – садись на него, сделай вокруг себя круг из соли и жди появления призрака.

*

Тени удлинялись очень быстро. Сэму вдруг представилось, что круг, в котором он сидит, – это луна, и часть, которую освещает солнце, становится все меньше и меньше. Совсем скоро наступит ночь, небо на востоке уже почернело, и на нем начали загораться яркие звезды. Сэм улыбнулся, вспомнив, как однажды ходил в поход с Джессикой. Уже стемнело, она вышла из палатки и вдруг вскрикнула. Испугавшись, он бросился за ней (видимо, сработали навыки, вложенные в него отцом). Он почти мгновенно оказался рядом с девушкой, но оказалось, что ничего страшного не произошло. Джессика просто стояла и смотрела на небо, усыпанное безумным количеством звезд. Когда ты – городской житель, это производит впечатление. Это смотрящее на тебя маленькими огоньками черное небо придавливает, оно кажется таким огромным и таким весомым. В городе этого не чувствуется.
Они стояли тогда в обнимку еще долго, рассматривая звезды и прислушиваясь к своим ощущениям. В то время он тоже пытался жить нормальной жизнью, и тоже нашлось «незаконченное дело», которое втащило его обратно в охоту. Интересно, если бы Дин не заехал за ним, или если бы он отказал тому в помощи, была бы сейчас у него другая жизнь? Сидел бы он в этот самый момент на поваленном силой ангела дубе?
Задумавшись, Сэм не сразу заметил светлое пятно между невысоким кустарником, которым поросли лежащие стволы. Вот силуэт скрылся за торчащими корнями и появился вновь. Теперь Сэм отчетливо видел фигуру мальчика в поношенных джинсах и чуть маловатой куртке – руки, белые в тусклом свете звезд, торчали из ставших короткими рукавов чуть больше, чем это полагалось, если бы одежда была в пору. Сэм рассматривал призрака, и чем дольше он это делал, тем сильнее ему казалось, что он узнает этот ежик волос, эту походку, движения.
Вот только этого просто не могло быть!
Сэм практически перестал дышать в ожидании, что мальчик-привидение подойдет ближе.
Конечно, все могло оказаться лишь игрой его воображения или же каким-то мороком, который наложил на себя призрак или кто-то еще. Узнать Сэм мог лишь одним способом…
– Дин… – позвал он, и его голос прозвучал тише, чем он рассчитывал. Но мальчик услышал и повернулся к нему… Сэм сделал резкий нервный вдох – на него действительно смотрел Дин лет двенадцати-тринадцати. Смотрел он серьезно и настороженно, будто выбирал – убегать ему или оставаться и драться. То, что Сэм – взрослый, значения не имело: отец учил их отбиваться от монстров, которые бывали больше самых высоких и крупных мужчин. А еще он учил их драться до последнего. Не сдаваться. Это «не сдаваться» он сейчас видел в лице брата.
– Я вас не знаю, – вдруг сказал призрак Дина. Еще один из уроков Джона Винчестера: любой человек, которого ты не знаешь, но который говорит, что знает тебя, твоего брата или отца, – незнакомец, а значит, опасен.
– Знаешь, – ответил Сэм. Внутри появилась дурацкая, необъяснимая убежденность, что перед ним Дин – настоящий Дин, если привидения могут быть настоящими. Это не морок, не заклятье. Сэм стоял посреди круга, «начерченного» солью. Он не смог бы повлиять на привидение, астральную проекцию или кем там являлся этот призрак из прошлого, и тот, по логике, не мог бы повлиять на него.
– Знаешь, – повторил он. – Я – Сэм. Твой брат.
Дин нахмурился. Его взгляд был пристальным и тяжелым.
– Сэм? – вдруг хмыкнул он. – Да мой брат только в школу пошел. А вы явно парту раздавите.
– И все-таки я твой брат, – улыбнулся Сэм. – Я… типа из будущего. Я тот, кем твой брат станет лет через двадцать.
Ему вспомнился разговор с братом. Дин, правда, тогда был намного старше. Они мотались по стране в поисках отца и порой болтали о каких-то глупостях, словно не могли наговориться за прошедшие годы, когда не общались.
– Если бы я встретил себя из будущего, то выспросил бы обо всем, что со мной случится, – как-то раз сказал Дин. – Ну и о тебе тоже.
– А как же изменение будущего и всякие там пространственно-временные континуумы? – усмехнулся Сэм. – Может, вселенная не выдержит твоих расспросов?
– Да плевать на вселенную, – ответил Дин. – Не такая уж она хлипкая, между прочим. Протянула же как-то столько тысячелетий?
Но этот двенадцатилетний Дин еще не дорос до таких рассуждений, его сейчас занимали совсем другие вопросы. Мальчик смотрел на него недоверчиво.
–Ты какая-то тварь, да? – тихо спросил он.
Сэм отчетливо представлял себе, как Дин в этот момент перебирает в памяти всех сверхъестественных существ, о которых успел узнать от отца. И ищет того, кто может быть связан со временем. «Не найдет», – подумал Сэм. Игры со временем были слишком редкой и слишком крутой способностью, чтобы она встречалась часто. Сам он помнил только Габриэля и Хроноса.
– Ты читаешь мои мысли? – продолжил Дин, отступая от места, где стоял Сэм. – Или… просто говоришь, что мой брат, а на самом деле какая-нибудь нечисть? – он оглянулся и быстро обвел глазами торчащие из земли корни, видимо, в поисках импровизированного оружия. – Может, ты хочешь забрать Сэма? Может, это из-за тебя отец всегда говорил присматривать за ним?
Сэм покачал головой. Он знал, что не сможет его переубедить.
– Дин, откуда ты сюда пришел? – спросил он, решив свернуть разговор с призраком в нужное русло – ему же необходимо узнать, что тут делает привидение его брата. – Что ты делаешь здесь, в лесу? Ты заблудился?
– В каком лесу? – огрызнулся Дин. – Мы в Фитчбурге, в Висконсине. Ты сам случаем не заблудился, парень? Может, тебе проспаться надо.
Ну да, конечно, если не защита, то нападение, – так учил отец. Прежде чем Сэм успел что-то ответить, прозрачная фигурка мальчика в поношенной куртке и линялых джинсах растворилась в воздухе.
Занятно. С чего бы здесь быть Дину? Призраком то, что он видел, быть не могло. Здесь была когда-то могила Дина, но Дина взрослого, никак не ребенка двенадцати лет. Астральная проекция? Но теперешний Дин был бы еще старше, чем тот, которого они с Бобби похоронили четыре года назад.
– Сэм? – вдруг справа от него раздался удивленный возглас. – Твою мать, Сэмми! Это действительно ты.
Сэм быстро повернулся, одновременно поднимая заряженный солью дробовик. Ему не нужно было напрягаться, чтобы узнать этот голос, но он просто не ожидал его услышать. Подростки, ходившие сюда в поход, говорили только о призраке мальчика.
– Дин?..
– Ну ты и вымахал, – голос Дина был чуть восхищенным, чуть насмешливым. – Всего же год тебя не видел. Качаешься то ли, адвокатик? Собираешься очаровывать дамочек среди присяжных своим телом?
Сэм нахмурился. Адвокатик? Год не видел? Этот Дин из того времени, когда он уехал в Стэнфорд?
– Я не стал адвокатом, – ответил он.
– Не стал? – удивился Дин. – Конечно, не стал, дубина. Тебе еще поступить надо и отучиться сколько-то там лет.
Этот Дин был язвительным и нахальным, он не верил ни в ангелов, ни в демонов и не встречался еще ни с теми, ни с другими. Сэм вдруг понял, что уже и не помнит его таким. Если он сам сейчас в Стэнфорде, то его брат охотится один, без отца, то есть занимается тем, о чем всегда мечтал. Дин никогда не представлял для себя иной жизни. И не хотел, в общем-то.
– Я вообще не стал адвокатом. Я… В общем, таким Сэм станет через много лет.
– Сэм из будущего? – Дин взглянул на него недоверчиво. – И ты не стал адвокатом? Я думал, что с твоей упертостью ты уж точно добьешься в жизни, чего хочешь.
– Много чего случилось, – пожал плечами Сэм. – Мне пришлось опять заняться охотой. Хотя надеюсь, что добью это дело и смогу все-таки пожить нормально.
– Значит, ты охотник… – Сэм заметил на лице Дина странное сочетание чувств – гордость, грусть и внезапная серьезность. Он не сказал бы, чего здесь было больше.
– А я? – спросил Дин. Сэм не знал, что ответить. Он понимал, что говорит не с настоящим Дином из прошлого, он говорит с какой-то странной проекцией, застрявшей здесь не то из-за Кастиэля, не то из-за ада, не то из-за чего-то еще. Следует ли этому призрачному Дину-охотнику, который не видел смертей своего отца и брата и не стоял у разверзшейся Клетки Люцифера, слышать о левиафанах и собственной смерти? Этого Дина уже не существовало. Как не существовало и того настороженного мальчика, которого Сэм видел сначала. Дин, стоявший перед ним сейчас, «поглотил» его. Эхо той серьезности проскользнуло в нем, когда он услышал, что его младший брат не стал адвокатом, а охотится на сверхъестественных тварей.
Наверное, Сэм молчал слишком долго, и Дин сделал из этого свой вывод, болезненно близкий к правде.
– Сэм, – сказал он, – ты как-нибудь все-таки позвони мне, ладно? Ты ведь это сделал?
И он растворился в ночном воздухе.
«Нет, я этого не сделал», – подумал Сэм. Наверное, он сожалел об этом, но прошлое – такая штука, которую не изменить. Того Сэмми, которого защищал Дин-подросток, и Сэма, который уехал в Стэнфорд, решив не продолжать семейное дело, уже не было. В нем жили лишь отголоски этого. Он стал пристально осматривать лес. Ему в голову пришла мысль, что эти «призраки» могут быть не единственными, кто тут застрял. События, происходившие в жизни, меняли их с братом еще не раз.
Мысль оказалась верной. На поваленном стволе он опять увидел Дина. Тот сидел спиной к нему и сгорбился, словно на его плечи взвалили все тяжести мира.
– Дин? – в очередной раз за эту ночь позвал Сэм, но призрак его брата не отозвался.
– Дин! – он позвал чуть громче и настойчивее, но результат был прежним: Дин не слышал его. Сэм не мог представить себе, что это за время, из какого периода жизни это странное место вытащило призрак его брата.
И тут плечи Дина затряслись. До Сэма донесся судорожный вздох. Его старший брат плакал, горько и болезненно. Это трудно было терпеть. Сэм сделал несколько шагов по направлению к Дину и остановился у самой линии из соли. Он готов был переступить через нее, и только годы охоты говорили ему, что делать этого нельзя, как бы ни были не агрессивны призраки его брата.
– Дин! – позвал он еще раз, но без особой надежды. Он понятия не имел, о чем же плакал Дин. Может быть, об отце? Нет. Когда-то Сэм видел, как Дин монтировкой бил по раскуроченной в аварии Импале. Смерть отца вызвала в нем злость и вину. Сэм не мог бы представить, чтобы его брат так горько переживал о нем. Это было что-то другое.
– Сэмми… – прошептал Дин чуть слышно. Сэм зажмурился. Этого момента он никогда не видел, поэтому и не смог узнать. Когда это происходило, он был мертв. Лежал, убитый Джейком. У него возникло ощущение, будто он подсматривает за чем-то, что ему не предназначено видеть. Предыдущих Динов он знал когда-то, этого же не видел никогда. Он видел уже последствия произошедшего – Дина, продавшего душу, чтобы оживить брата, Дина, по которому он практически сразу понял, что случилось.
Когда он открыл глаза, призрак уже исчез. Сэм почти рухнул на поваленный ствол позади себя. Этот Дин, сидевший у тела мертвого брата, – он ведь был тем Дином, который некоторое время назад называл его «адвокатиком» и смеялся над ним? Когда видишь постепенные изменения, то не замечаешь их, потому что привыкаешь, но сейчас, когда он видел брата лишь в определенные моменты жизни, он не мог не задуматься о том, куда «пропадали» предыдущие Дины, сменяясь последующими, если так вообще можно было говорить. Происходившие события словно перемалывали их, изменяли.
Не успел он расслабиться, как появился новый призрак.
– Ну, а ты кто?.. – выдохнул он устало. Разговоры с привидениями его вымотали. Несмотря на то, что он произнес это тихо, Дин обернулся. Это движение вышло у него каким-то резким и дерганным, будто его засекли за чем-то непристойным или преступным. «Скорее, за чем-то гадким», – подумал вдруг Сэм, потому что в лице Дина читалась какая-то затравленность. Если бы он действительно застукал его в какой-то противозаконной или пикантной ситуации, Дин, вероятнее всего, улыбался бы, потому что считал, что его улыбкой можно прикрыть все.
– Сэм? – Дин хмурился и смотрел на него исподлобья. – Ты что здесь делаешь?
И по сторонам, как заметил Сэм, он тоже смотрел затравленно и настороженно. Может быть, он боится чьего-то нападения?
– Дин, слушай, я не знаю, где ты считаешь, что находишься, но я не там, – Сэм понимал, что звучат его слова странно и запутанно. – В общем, я из будущего, так что ты за меня не беспокойся.
– Это какая-то шутка Аластера? – голос Дина был хриплым. Сорванным.
Аластера? До Сэма начало смутно доходить, откуда взялся этот Дин, – еще один, которого он не видел.
И которого он хотел бы никогда не увидеть.
– Я думал, у него прошла эта привычка постоянно показывать мне Сэма, – процедил Дин сквозь зубы. – Правда, в этот раз ты слишком живой и целый. Где кровь? Где страх в глазах? Теряешь хватку, Аластер! – последние слова он проорал в темноту. Его крик резанул по ушам, как камень – по стеклу.
Дин говорил отрывисто, быстро. От него шла какая-то горячечная волна безумия. Этот Дин не умел защищать. Или, вернее, яростно учился больше этого не делать. Он учился разрушать, терзать, причинять боль и при этом не испытывать ее самому. Он не мог улыбаться, его оскал никогда нельзя было бы спутать с улыбкой. Не умел он и плакать – все слезы остались на дыбе, на которую он не собирался возвращаться. Этот Дин, как какой-то хищник, сожрал тех Динов, какими он был раньше. Сэму почему-то подумалось, что жизнь человека – своеобразная «пищевая цепочка», в которой мы пожираем сами себя.
– Ты демон? – спросил Дин вдруг. – Или душа, которую Аластер обработал, чтобы она казалась моим братом? Я вот тут подумал. Я же тоже могу заставить тебя выглядеть, как кто-нибудь еще. Сноровки уже хватит. Хочешь, сделаю из тебя Аластера? Ему в подарок.
Сэм осознавал, что все это произносит Дин – он слышал его голос, видел, как двигаются его губы – но Дин никогда – никогда! – не сказал бы ничего подобного. Сэм мог только молча слушать его.
В руках его брата появился длинный толстый кнут. В реальности подобным, наверное, можно было бы перебить человеку позвоночник в один удар или содрать кожу со всей спины разом. Души, конечно, прочнее. Он помнил, как Дин однажды говорил что-то подобное. Ленивым, выверенным взмахом руки кнут взлетел в воздух, а потом с огромной скоростью понесся прямо в сторону Сэма. Тот машинально отшатнулся, но призрачный хлыст врезался в линию из соли и съехал на землю.
В последний момент перед тем, как Дин исчез, Сэм увидел мелькнувший на его лице ужас, словно он боялся, что Аластер или кто-то еще сочтет его неудачу с душой проявлением слабости или жалости. А в глазах проскочил застаревший стыд, который не смогли выбить ни демоны ада, ни сам Дин.
Сэм чувствовал, что дрожит. Ему казалось, что ночной ветерок пробирал его до костей, хотя на деле тот был теплым. Он хотел бы знать, почему видит перед собой Динов из разного времени. Единственная теория, которая у него родилась: эти призраки – на самом деле воспоминания, застрявшие здесь, когда Кастиэль тащил Дина из ада. Они нарастали на его душу, когда его тело восстанавливалось, и оставались тут, прикованные к могиле. Сэм видел всю «пищевую цепочку»: каждого Дина поглощал новый, переживший событие, после которого невозможно было оставаться прежним. И самым страшным хищником этого места оказался Дин, чуть не ставший демоном…
Вот только Сэм знал, что на этом ничего не заканчивалось. Кастиэль вернул его брата вовремя, не дав завершить превращение. Потом было еще много чего. Они с Дином вместе стояли около разверзшейся Клетки, куда прыгнул Сэм, на мгновение поборовший Люцифера внутри себя. Потом он вернулся без души, считал, что сможет так прожить, чуть не допустил, чтобы его брат стал вампиром, жил со стеной, поставленной Всадником Смертью, и смог пережить ее обрушение. Вдвоем они с Дином сражались с левиафанами и нашли способ борьбы с ними…
И каждый раз их новое настоящее «поедало» их прошлое, перемалывало его, чтобы однажды самому «накормить» будущее.

*

Сэм просидел в круге из соли до рассвета. «Новых» Динов не появлялось. Это было логично, в общем-то: после Дина-почти-демона тот вновь стал живым. И все равно Сэм ждал чего-то еще.

*

Прямо перед тем, как небо начало окрашиваться в розовые тона, сквозь легкий туман Сэм увидел слабые, едва заметные силуэты тех Динов, о которых думал ночью.
Избитый Дин, сидящий на коленях у открывшейся Клетки…
Дин, живущий самой обычной жизнью рядом с Лизой и Беном…
Разговаривающий со Смертью и соглашающийся на Стену в голове Сэма…
Переживающий из-за гибели Бобби…
Пронзающий костью Дика Романа…
Они все были здесь. Их появления Сэм уже объяснить не мог.

*

Он приехал сюда еще раз на следующий день, но не для того, чтобы вновь увидеть призраков прошлого. Он раскопал бывшую могилу Дина, засыпал ее солью, залил святой водой, сжег на этом месте несколько пергаментов с древними символами изгнания и прочел молитвы. Он надеялся, что этого всего хватит, чтобы отпустить отсюда воспоминания Дина. Его незаконченное дело завершилось. Он чувствовал это.
Когда он уходил, прямо над тем местом, где был когда-то похоронен его брат, появилась почти незаметная фигура Дина – в какой-то посеревший одежде, с заляпанным не то кровью, не то грязью лицом и со странной формы оружием в руках. Этот призрак растворился в воздухе с последним пеплом от пергамента, который развеял легкий ветерок.

*

Сэм ехал в машине, вспоминая о том, что случилось. Он подумал, что за свою жизнь тоже менялся и не раз. Однажды придет какой-то новый, высший «хищник» – Сэм, который поглотит того, каким он был теперь. Прошлые Сэмы будут жить в нем, проявляться иногда, но на деле уже изменятся, станут новым. Наверное, сейчас он тоже менялся. В этот самый миг он продвигался по своеобразной «пищевой цепочке», «поедая» того Сэма, которым он еще позавчера вечером оказался на том странном месте, стремясь завершить незаконченное дело.
Он ехал в Техас, надеясь найти себе работу в каком-нибудь небольшом городке, где теперь действительно можно будет забыть об охоте.

@темы: фандом: Supernatural, жанр: кейс-фик, категория: gen, жанр: пропущенная сцена, Supernatural: Сэм Винчестер, время действия: после 7 сезона, мероприятие: Плед, Фанфики, рейтинг: G

---

Плед. Третий забег. Вселенная СПН. ОБЗОР ФАНФИКОВ

Итак, Плед. Все 12 фанфиков.

№1. Жизнь до смерти

№1. Жизнь до смерти
Очень красиво и гладко написано. Стиль прекрасный, но... Но это мысли адского пса? Видимо, это мысли адского пса-интеллигента. Отторжение началось именно в тот момент, когда стало понятно, что это не просто какая-то собачка, а именно адский пес, приходящий за душами. Нет, я, конечно, понимаю, что мы не знаем, как думают эти создания, но в данном случае мысли вышли очень уж человеческими.

№2. Почему Элли не берет трубку

№2. Почему Элли не берет трубку
Хм... А причем тут "пищевая цепочка"? Как-то я не поняла. Даже если брать ОЧЕНЬ метафорически, все равно не вижу раскрытия темы.
Сам фик вышел, как мне кажется, оборванным. В конце пыталась страницу прокрутить вниз, чтобы убедиться, что там еще одна часть. Оказалось, что ее нет. Да и вообще события несутся вперед, как локомотив. Частичка, частичка, частичка - и все закончилось. Словно наброски к какому-то большому фанфику.

№3. Конец или начало

№3. Конец или начало
Очень простой фанфик, но такой настоящий. В смысле маленькие Винчестеры вышли тут очень настоящими. Дин не может объяснить Сэмми, почему произошло то, что произошло. Он знает, но Сэм пока понять не сможет. Они оба, в общем-то, видят то, что им не предназначалось. Но самое классное здесь - описания: запахи сырой земли, дыма, жареного мяса, ощущения - комья земли под ногами, яблоки. Это не просто диалог Дина и Сэма в пустом мире, это разговор в мире живом, правдивом. Его нельзя не ощутить. И, конечно, слова Сэма в самом конце - просто идеально.

№4. Каков отец, таков и сын

№4. Каков отец, таков и сын
Сам текст (в речевом плане) очень тяжелый, предложения наворачиваются друг на друга, обрастая причастными и деепричастными оборотами. Наверное, это и создает правильную атмосферу: все-таки охота - не развлечение. Это "убей или убьют тебя" Джона приводит к тому, что и сами охотники превращаются почти в монстров. Его мир черно-белый. Очень понравилась фраза, описывающая воспитание Дина: "Отец не научил его быть таким же внимательным к женщинам, каким когда-то был он, не научил ценить и понимать детские чувства, не учил играть в бейсбол, как остальные отцы".

№5. Звенья

№5. Звенья
Фанфик о шерифе Миллс. Но здесь она не шериф, а мать, к которой вернулся умерший ребенок. Она понимает, что это неправильно, но как отказаться от такого "подарка"? Джоди понимает, что все кончится плохо, и все равно не решается что-то изменить, потому что ее сын опять рядом с ней. Сцена, когда она видит то, что осталось от мужа, пробирает до мурашек. Просто замечательный фанфик. Чувствуется атмосфера постепенно приближающейся бури. А еще я люблю истории об эпизодических персонажах.

№6. Все там будем

№6. Все там будем
Опять история с Джоном Винчестером, и... как бы выразиться? Он тут жестче, чем я люблю Ну или чем себе представляю его как отца. Конечно, взятые эпизоды из жизни Винчестеров не подразумевают рассусоливания, они требуют решительности и, в какой-то степени, жестокости. Хорошо показан Сэм с его противостоянием отцу. Вообще, мне понравилась часть о чупакабре. Вот тут все очень вхарактерные и отличный Джон, без перегибов.

№7. Возлюби ближнего своего

№7. Возлюби ближнего своего
Вообще, люблю фики о Чаке. И Чаке в качестве бога - тоже. Но в этом фанфике бог вышел с каким-то вампирским уклоном - только и делает, что энергию сосет, и все равно какую. Он получился эдаким большим ребенком: сделал себе игрушку, поигрался, надоела - решил сделать другую. Возраст на нем не сказался, ответственности не появилось. Чего хочу, то и делаю. Не знаю, грустно как-то. Но, вообще, читалось приятно, хотя и не все могу принять в поведении Чака. Как-то так

№8. Непрожеванный крик

№8. Непрожеванный крик
Наверное, у фика было примечание: людям с тонкой душевной организацией читать не рекомендуется Ладно, это не про нас. Даже не знаю, что сказать. Дик Роман так долго говорил, что я потерялась в происходящем. Только когда он Дина жевать начал, очнулась. Жевал он, конечно, смачно. НО ДИНА! Даже не сказать, что жутковатая АУ, скорее, гадковатая. Понимаю, что в АУ всякое случается, но здесь как-то все совсем плохо. Части фика не уравновешены: Дик долго болтает, а потом следует быстрая кровавая сцена.

№9. Право сильного

№9. Право сильного
Кейс-фик, и даже вроде интересно происходящее, но поведение Дина убивает весь интерес. Он, конечно, шутник, но не до такой же степени, когда больше ничего от героя не остается, кроме пошлых и глупых шуток. Сиськи мертвой девушки вообще покоробили. То есть в фанфике очень - ОЧЕНЬ! - умный и положительный Сэм, и Дин - абсолютный хам без мозгов. А вообще история смотрелась бы лучше, если бы события не неслись с такой скоростью вперед. Мне так кажется.

№10. Поедая терпение

№10. Поедая терпение
В общем, по отношению к этому фанфику возник вопрос: автор писал стеб или все всерьез? Если первое, то вполне, хотя тогда можно было бы и сильнее все утрировать. Но мне почему-то кажется, что автор всерьез собирался свести Дина и Каса, как и Сэма с Гейбом. Наверное, такой вопрос и появился потому, что для стеба надо больше забавных моментов, а если не стеб, то слишком уж все не в характерах героев.
Ладно, мне было очень весело. После "Кас не дает" я даже с дивана сползла.

№11. Кофе с привкусом металла

№11. Кофе с привкусом металла
Несмотря на то, что это по сути Сэм-центрик и Дина там исключительно мало, фанфик очень понравился. Ситуация хороша, ее развитие захватывает, Дин очень вхарактерный в тех кусочках, где он есть. И, кстати, в отличие от "Непрожеванного крика" тут неприятные моменты не вызывали отвращения. Они были на месте. Эдакий привет от Сэма из начала шестого сезона.

№12. Призраки прошлого

№12. Призраки прошлого
И опять Сэм-центрик. Но тут, в отличие от предыдущего фанфика, Сэма для меня оказалось слишком много. Вообще не люблю эту странную ситуацию в начале восьмого сезона, вариант автора неплох, но все равно остались к Сэму вопросы. Наверное, они всегда будут оставаться. А еще в том месте, где Сэм думает, что для Дина "цепочка" не закончилась на Дине из ада, он, по сути, подменяет то, что случилось с Дином, тем, что случилось с ним самим. Правда, понравились описания природы. Люблю, когда в фанфиках они есть - создает ощущение, что события происходят не в вакууме, а в настоящем месте.

запись создана: 17.09.2013 в 18:53

@темы: фандом: Supernatural, мероприятие: Плед, Мысли вслух

---

Плед. Третий забег. Вселенная СПН

Тема тура - "пищевая цепочка". Этот тур идет по вселенной сериала.
Архив фанфиков выложен. Есть голосование читателей, тотализатор "Угадай, кто выиграет" и много других интересных вещей.

@темы: фандом: Supernatural, мероприятие: Плед

---

Звездные врата: Атлантида. "Везение" (МакКей, Шеппард, первый сезон, юмор)

Название: Везение
Автор: igrushka13
Фандом: Stargate: Atlantis
Категория: джен
Жанр: юмор
Герои: МакКей, Шеппард
Время действия: первый сезон
Дисклеймер: поиграю и отдам
Аннотация: МакКей пытается объяснить Шеппарду, насколько тому повезло...

Везение

- Майор, ты даже не представляешь себе, как тебе повезло…
МакКей был в прекрасном расположении духа: в поставке продовольствия с одной из планет, с которой торговали атозианцы, оказались бобы, исключительно похожие по вкусу и воздействию на земной кофе. Он выпил уже две чашки напитка из них и раздумывал, не выпить ли третью.
- Повезло, что я попал на Атлантиду? – предположил Шеппард, ставя на стол поднос и усаживаясь напротив Родни.
- И это тоже, - МакКей снисходительно улыбнулся. – Но в кое-чем другом тебе повезло гораздо больше.
- Родни, только не говори, что мне повезло, что я работаю рядом с тобой – таким гениальным ученым, - хмыкнул Шеппард.
- А ты в этом сомневаешься? – МакКей нахмурился. – Почему все в этом сомневаются?
Оба вопроса были риторическими, они не требовали ответа, но Родни знал, что Шеппард может попытаться ответить на них. Господи, конечно, он ответит! И, конечно, съязвит. МакКей ждал этого. Но, похоже, что майор был в этот момент занят едой и не успел среагировать, поэтому на лице Родни расплылась довольная улыбка. А, может быть, ее вызвали две чашки изумительного напитка. Надо все-таки выпить третью.
- Тебе несказанно повезло, - повторил МакКей, - и ты даже не догадываешься. Ты просто не можешь себе представить насколько.
- Ты меня заинтриговал, Родни, - Шеппард положил вилку на край подноса и внимательно посмотрел на Маккея. – Мне теперь безумно интересно, в чем же я такой везунчик.
Родни выдержал паузу, а потом торжественным тоном ответил:
- Тебе повезло, что тебя нашло командование Звездных Врат в самый последний момент перед отправлением экспедиции на Атлантиду. Ударение на словах «в самый последний момент».
Шеппард нахмурился:
- Не вижу, как это отличается от того, что я сказал. Я попал на Атлантиду, с этим мне повезло.
- Да Атлантида тут вообще не при чем! – воскликнул МакКей. – Чего ты к ней привязался? Дело совсем в другом.
Он поднялся из-за стола и, сходив к стойке раздачи, вернулся с большой чашкой дымящегося напитка. Шеппард все это время ждал, откинувшись на стуле.
- Ты же не знаешь, как все работает, - сказал Родни, сделав большой глоток и зажмурившись от удовольствия. – Вот как, по-твоему, мы собрали в этой экспедиции столько людей с геном Древних, если он встречается крайне редко? Мы проводили тесты!
- Ни за что бы не догадался.
- Да, мы проводили тесты. И тестов этих было очень много. Для тех, у кого ген находили, эти тесты не заканчивались ни днем, ни ночью. А ваши – в смысле, военные, - вообще у всех повально брали кровь и проверяли. Во всех родах войск. Во всех частях. И не важно, кем оказывался носитель гена, его тут же переводили в Зону 51, - он посмотрел на Шеппарда. – Кстати, удивительно, что тебя они не нашли.
- Видимо, я был в тех частях, где пытались выжить, а не занимались тестами на управление инопланетными технологиями.
- Но, кроме нормальных людей, если, конечно, военных можно назвать нормальными. Я не тебя имею в виду. И не полковника Картер, потому что она самая нормальная из всех нормальных. В смысле, она самая необычная женщина, что несомненно, но в головой у нее все в порядке, и еще она…
- Стоп, МакКей! – поморщился Шеппард: он уже понял, что если Родни начинал говорить о полковнике, то забывал обо всем на свете, и если его вовремя не одернуть, то сначала придется выслушивать все, что МакКей думает о Саманте Картер (а думает он о ней много чего), а потом уже то, что тот собирался рассказать изначально.
- Да, точно, - на мгновение смутился Родни. – Везение. Вернемся к нему. Так вот, кроме нормальных, людей с геном Древних ищут разные сумасшедшие типа Треста и всяких безумных ученых.
- Я думал, что информация о Древних, Звездных Вратах и прочих внеземных штуках засекречена, а, выходит, о ней знают доктор Моро, доктор Джекил и доктор Франкенштейн.
Родни на мгновение замер: иногда он забывал, что Шеппард порой говорил вещи, которых от военных не ожидаешь.
- Эм… Наверное, все трое подошли бы, если бы ты попался им со своим геном под руку. Но, в общем, не важно. Вся секретная информация кому-нибудь известна. Глупо верить, что секретность непреодолима. Секретность сама создает непреодолимое желание узнать, что же за ней прячется.
- Ладно, я понял, - кивнул Джон. – В мире полно людей, которые в курсе, что мы давно бродим по другим планетам и летаем на космических кораблях.
- Нет, ну не совсем полно…
- Я понял, дальше, МакКей.
- А дальше все очень просто. Если бы командование Звездных Врат нашло тебя чуть-чуть пораньше, ты бы оказался в Зоне 51, где бы каждый день включал и выключал машины Древних, потому что очень редко встречаются люди, способные запустить что-нибудь, сложнее кофемолки.
- У Древних были кофемолки?
- Эм… Да. Со встроенным анализатором крови и навигатором, рассчитывающим траекторию полета джампера до ближайшей черной дыры. Они очень странно выбирали функции для своих приборов, порой мы… - он запнулся, заметив выражение лица Шеппарда. – Да, точно, мы говорили об удаче. Ты же должен почувствовать, что в этом случае твое везение было бы гораздо меньше. Если бы тебя перевели в Зону 51, в смысле.
- Еще бы. Вовремя спать, три раза в день есть и не думать, что тебя собьют в следующий полет, - конечно, это ужасно, Родни.
Шеппард казался предельно серьезным, но МакКей чувствовал сарказм даже сквозь эйфорию от третьей кружки инопланетного кофе.
- Мда. О такой точке зрения я не подумал, - Родни хватило мгновения, чтобы найти новый аргумент: - Тебе бы не разрешили летать. Ни на том, что не вырывается из атмосферы Земли, ни на том, что может летать в космосе. Ты бы стал подопытной крысой.
- Да с чего бы, Родни! – вскинулся Шеппард. – Уже нашли кучу людей с геном, я Зоне 51 нужен в последнюю очередь.
- Неа, - МакКей даже причмокнул от удовольствия: ему нравился напиток, ему нравилось чувствовать себя правым – единственным правым за этим столом, в этом кафетерии, на Атлантиде, на этой планете, в этой галактике, нравилось, когда его слушали. – Носителей гена, может быть, и полно, а вот тех, кто случайно садится в кресло и показывает, не задумываясь, карту солнечной системы, очень мало.
- Если бы этого не произошло, мне бы повезло еще меньше: я бы здесь не оказался.
- И это возвращает нас к тому, с чего я начал: тебе повезло, что Командование Звездных Врат нашло тебя прямо перед экспедицией.
- Я помню, ударение на словах «в самый последний момент», - усмехнулся Шеппард.
- Нет, ударение на «Командование Звездных Врат», - в тон ему ответил МакКей. – Если бы на их месте был Трест или какая-то другая безумная организация, то дело бы не ограничилось простым включением и выключением приборов Древних.
- И что бы было тогда?
- Ну, первое, что мне приходит на ум, - это клонирование.
Шеппард скептически поморщился.
- Да, да, клонирование! – воскликнул МакКей: выпитые три чашки псевдо-кофе вдохновляли его. – Они бы попытались создать кучку маленьких Шеппардов, которых бы вырастили как послушных солдатиков. А клонирование – это, наверняка, куча тестов, иголок, скальпелей, наркотиков и кто знает чего еще. Они же не овечку Долли будут делать, думаю, воспользуются инопланетным оборудованием, а, к примеру, действие приборов гоа’улдов весьма болезненно, они строили из себя богов, так что не очень-то заботились о самочувствии подданных.
- Вообще-то, Родни, есть гораздо более приятные способы насоздавать «кучку маленьких Шеппардов», - нахмурился майор.
- И какие же? – поинтересовался Родни, недовольный, что его перебили, и тут же смутился: - Ну… эм… да, но Трест предпочитает другие способы.
- Странные люди, - фыркнул Шеппард. – Человечество уже давно изобрело лучший способ, чем клонирование.
- Нееет, все не то! – замотал головой МакКей, может быть, немного более интенсивно, чем обычно. – Им не нужны дети, в смысле, им нужны дети, чтобы потом получить своих послушных солдатиков, но дети – это лотерея, никто не скажет, что у них ген будет проявляться в достаточной степени, чтобы активировать Кресло. При клонировании они получат идентичную копию. Много идентичных копий. Сколько угодно идентичных копий.
- Бррр! – наигранно поморщился Шеппард. – Не хотел бы я встретить такую армию. Думаю, и мое начальство было бы очень против этого.
- Вообще-то, эта армия состояла бы из твоих копий, но только по части… кхм… физиологии, в остальном их бы вырастили лояльными Тресту, - он взглянул на майора. – И им бы всем выдали расчески. Или просто бы совсем коротко постригли. И застегнули бы униформу на все пуговицы.
Шеппард несколько секунд просто смотрел на ученого, потом расхохотался. Он положил руки на стол, уперся в них лбом и продолжал так смеяться. МакКею понадобилась не одна минута, чтобы перестать обиженно сопеть, глядя на смеющегося старшего офицера Атлантиды. К тому времени смех Шеппарда перешел во всхлипывания.
- Прошло? – поинтересовался он у майора.
- Нет, - прокряхтел Шеппард и сделал глубокий вдох: - Но не надо так больше, МакКей. Твоя фантазия доведет до истерики, честное слово.
- А что я такого сказал?
- Я просто попытался представить себе все, что ты тут нарисовал… - он несколько раз медленно вдохнул и выдохнул. – И, прости, не смог удержаться.
- Вообще-то, - проворчал МакКей: вдохновение, которое он чувствовал после трех кружек «кофе», проходило, - это все очень серьезно и очень страшно.
- Ага… Армия стойких оловянных Шеппардов… это… жутко… - ему сложно было говорить серьезно. – Жутко смешно.
МакКей бросил на него сердитый взгляд. Эти военные не могли понять всю одержимость ученых, когда в их руки попадало что-нибудь уникальное – кто-нибудь уникальный. Не понимали, насколько хочется покопаться внутри, узнать, как что устроено, повторить, если получится, и, конечно, улучшить, куда же без этого. С механизмами, правда, было проще, чем с живыми существами. Проще не в том смысле, что они были простыми – нет, нет, приборы Древних были настолько сложны, насколько вообще можно себе представить. Просто их поломка не вела к таким страшным последствиям, как в случае с людьми. Или с Рейфами. Или еще с кем-то. Но, возможно, это только для МакКея так, а для биологов, генетиков все совсем иначе. С другой стороны, армия Шеппардов? Родни машинально улыбнулся: действительно, безумная идея. Если в них проявится хоть что-то от нынешнего майора, Тресту можно лишь посочувствовать. Он улыбнулся еще шире. Стриженные и застегнутые на все пуговицы Шеппарды все равно могли остаться Шеппардами. В случае с использованием инопланетных приборов для клонирования и не такое случалось.
- Ладно, - хмыкнул МакКей. – Наверное, я малость переборщил.
- Малость, - согласился майор.
- Совсем чуть-чуть.
- Угу.
- И все-таки тебе повезло.
- Я уже понял. Гораздо больше, чем Тресту, если бы я к ним попал.
МакКей замер, пытаясь оценить логику в этом утверждении, потом кивнул:
- И Атлантиде повезло.

---

В финале Джон умрет. "Красная кнопка" (Джон, Дэвид, после первой книги)

Выплыла из работы, тренировок и соревнований. Появилось время на то, чтобы сесть и написать что-нибудь. Первое "что-нибудь" оказалось очень странным, я понимаю, но так вышло. Фанфик по роману Дэвида Вонга "В финале Джон умрет". Есть одноименной фильм.

Название: Красная кнопка
Автор: igrushka13
Фандом: "В финале Джон умрет" Дэвида Вонга
Герои: Джон, Дэвид
Время действия: после первой книги
Предупреждения: фанфик содержит спойлер из конца книги (но, думаю, все уже в курсе)
Дисклеймер: поиграю и отдам
Саммари: У вселенной есть красная кнопка, нажатие на которую приведет в полному ее уничтожению. И вселенная почему-то позволяет Джону жать и жать на нее.

Удивительно, что вселенная до сих пор не в курсе, что у нее есть красная кнопка, нажатие на которую приведет к ее полному уничтожению. Кнопка эта — фраза, самая страшная на земле. Читал как-то в сети записки одной девушки, так она писала, что самые жуткие для нее слова — «Я тебя люблю». Типа если ей кто-то скажет такое, она выбросится в окно. Я даже не знаю, как к этому относиться. Может, она не одна такая? Ляпнешь вот так, случайно — «Я тебя люблю», а девушка — раз! — и шагнула в окно, настолько ей страшно стало.

Вселенная — конечно, дама покруче, чем какие-то пугливые девчонки из социальных сетей, но и для нее, я думаю, есть страшная фраза. Ее каждый раз произносит мой друг Джон. «Дэвид, у меня есть план», — говорит он, и я знаю, что вселенная в шаге от полного пиздеца, потому что Джон этими словами уже давит на кнопку глобального разрушения. Я не понимаю, как вселенная может быть настолько беспечна, все-таки не первый год живет.

— У меня есть план, Дэвид, — говорит Джон, и мне хочется в это мгновение сбить его с ног, связать, заткнуть ему рот кляпом, засунуть в какой-нибудь подвал и забыть его там, но я слушаю его. Слушаю все, что он несет, и киваю головой, пытаясь въехать в план, который грозит вселенной если не полным уничтожением, то уж точно порядочной встряской.

— Думаю, что нам надо открыть собственный бизнес, — продолжает Джон, как всегда вдохновенно. — Будем продавать в параллельные миры средства от насекомых, чтобы, если последователи Коррока к ним придут, у них сразу была защита от этой дряни.

— Большая часть корроковых тварей не насекомые, — замечаю я, хотя, следуя здравому смыслу, должен бы был просто потребовать, чтобы Джон прекратил нести чушь. — На таких, как…

Я запинаюсь, потому что чуть машинально не добавляю — «как я», но вовремя останавливаюсь.

— На таких, как двойники, средство от комаров не подействует, — заканчиваю я.

— Это понятно, — кивает Джон. — Но если твой друг внезапно распадется на мошек, «Анти-моль» — лучшее средство.

Я замечаю, как он прищуривается, словно ждет, что я сам сейчас, на его глазах, распадусь, но я стою и даже пытаюсь мыслить разумно.

— Сомневаюсь, что в этот момент вспомнишь, что хорошо бы обрызгать несущиеся полчища плотоядных летающих монстров из флакончика с инсектицидом.

Я все еще взываю к логике и здравому рассудку Джона.

Я взываю к вещам, которых у него никогда не было.

— Это в нашем мире, — не унимается мой друг, — а в других, может быть, мухи станут самым популярным способом захвата измерения Корроком. Может быть, у них что-то в воздухе этому способствует или в воде. Ты же не можешь гарантировать, что такого не случится?

— Не могу, — вздыхаю я, хоть и понимаю, что вот уже и сам несу бред. Серьезно, с чем я сейчас согласился? С тем, что Коррок может изменить своему обычному плану и попытаться захватить другой мир не с помощью двойников, а с помощью мух? Мда. Наверное, поэтому мы с Джоном и дружим.

— Вот! — тут же наседает Джон. — Значит, поставка туда брызгалок от мух будет доходным делом. Надо будет связаться с заводом, чтобы сразу от производителя покупать.

Джон даже на секунду не способен подумать, что я могу отказаться. Он всегда уверен в своей абсолютной правоте. Он уверен настолько, что мне даже действительно начинает казаться, что он прав. Наверное, если бы я сейчас был под «соусом», то нашел бы способ опровергнуть все его доводы, или, наоборот, подтвердил бы все, выпав в мир, который Коррок захватывает с помощью мух. У вселенной специфическое чувство юмора: если уж она позволяет жить Джону, хотя точно знает, чем ей грозят его планы, то уж мир, где корроковых насекомых столько, что без средства от мух и шагу не ступишь, точно существует.

— Для начала надо найти этот мир, — сдаюсь я.

— Да-да-да, — Джон вдохновляется от моих слов. — Знаешь, я думаю, что этих миров полно. Нам надо составить их каталог, чтобы не вляпаться во что-нибудь гадкое.

Можно подумать, мы когда-то вляпывались во что-то иное. По-моему, слово «вляпаться» сразу подразумевает что-то не слишком хорошее под ногами. Никто не говорит, что он «вошел в дерьмо» или «шагнул в него». Все говорят — «вляпался».

— Угу, — киваю я. — Надо еще помечать их как-нибудь, чтобы знать, где мы уже побывали, а где — нет.

Вообще-то, я пытался шутить, но у Джона перед глазами слишком ярко горит его Грандиозный План. Его Супер-Пупер-Планище.

— Точно! — Джон начинает быстро ходить по комнате туда-сюда. — Может, ведро красной краски разливать у портала? Или оставлять какую-нибудь подпись?

— «Здесь был Джон», — бубню я.

— Ну да, типа того. Надо подумать над этим.

Вот и отлично. Пока Джон будет думать, вселенная в безопасности. Я не удерживаюсь от вздоха облегчения и…

Рано.

— Начнем сегодня, — заявляет Джон.

— Почему сегодня? — спрашиваю и машинально бросаю взгляд в окно, где красное небо предвещает скорую ночь.

— А чего откладывать?

— Ну хотя бы потому, что сейчас темно станет.

— Это у нас, — говорит Джон, — а в других мирах вполне может быть день. Или утро. Или дождь. Или зима.

— Или конец света, — бурчу я.

— Такая вероятность тоже возможна, — глубокомысленно соглашается мой друг. Да уж. Не поспоришь.

— Заодно и время сравнить сможем, — добавляет он.

Я вздыхаю как человек, которому предстоит смириться с неизбежным.

— А ты не боишься? — я решаю зайти с другой стороны.

— Чего?

— Что на нас что-нибудь нападет, когда мы будем носиться по мирам?

— Хм, — Джон на мгновение задумывается, но не дольше, чем на мгновение. — У тебя есть дома какая-нибудь пшикалка от мух?

— Угу, — почти стонаю я. — А еще сачок и мухобойка.

— Отличная идея! — подхватывает Джон. — Можно будет расширить ассортимент.

— Мне завтра на работу, — предпринимаю я последнюю попытку хоть как-то отделаться от его плана.

— Тебе всегда на работу, — пожимает плечами Джон. — И вообще, о какой работе можно говорить, когда на кону спасение мира.

— Гипотетическое спасение.

— Даже в виде гипотезы спасение остается спасением.

— А может, мы останемся дома и попредставляем другие способы спасения?

— Дэвид, — Джон садится напротив меня в кресло и чуть нагибается вперед, упираясь локтями в колени, — у меня складывается нехорошее чувство, что ты не хочешь спасать другие миры от нашествия монстров Коррока.

И он смотрит на меня.

По-особому.

Будто ждет, что сейчас распадусь на сотню мошек и нападу на него.

Или просто нападу, не распадаясь ни на что.

И честно говоря, мне практически хочется это сделать. Вот только не по той причине, на которую сейчас намекает Джон, а ради его же собственного спасения. И нашей вселенной, вообще-то, мира во всем мире и всего такого прочего.

Но я делаю глубокий вдох и отвечаю:

— Конечно, я хочу спасти другие измерения от Коррока

Джон кивает и отправляется к компьютеру, искать рекламу фирм, продающих средства от насекомых, а я остаюсь сидеть на диване. Красная кнопка нажата в очередной раз. «Слышишь, вселенная, — думаю я, — потерпи, ладно? Ты же как-то смогла прожить эти годы, за которые Джон родился и вырос. Может, и на этот раз пронесет?»

---

Пятничные торги открыты. Делать ставки можно до 12.00 субботы.
Мой лот здесь: afriendinneed.diary.ru/p187094231.htm

12 апреля с 12.00 по Москве

Никнейм: igrushka13
Я предлагаю: фанфик до 5000 слов
Фандомы (по желанию - персонажи/пейринги): СПН, Mass Effect, произведения Стивена Кинга, Once Upon a Time, Grimm, Person of Interest, цикл "Страж" А. Пехова, произведения Нила Геймана, Justified, Fringe, "Досье Дрездена" Джима Батчера, Farscape, Dollhouse и еще куча фандомов, о которых просто лучше спросить
Дополнительная информация (по желанию): только джен или гет
Стартовая цена за лот/Лот, или что я предлагаю:70 р.
Лот готов написать 2 фанфика

запись создана: 26.03.2013 в 14:56

---

Белый воротничок. "Простые вопросы и сложные ответы" (Элизабет)

Последствия просмотра третьего сезона "Белого воротничка". Видимо, надо готовиться к последствиям просмотра после третьего сезона четвертого, который скачала уже. Где-то писала, что не умею писать обзоры на серии или на сезоны (вернее, умею - не зря ж факультет журналистики заканчивала, - но не хочу). Мое мнение по поводу серий/сезонов/сериалов выливается в фанфики. Эти фанфики специфичны обычно, потому что в них редко есть сюжет. Чаще всего это разговор между несколькими персонажами, которые и выражают мою точку зрения. Ну или не совсем мою - всякое бывает. Короче, этот фанфик - как раз из этой оперы.

Название: Простые вопросы и сложные ответы
Автор: igrushka13
Фандом: Белый воротничок
Рейтинг: G
Категория: джен
Жанр: все было весело и флаффно, пока не пришел ангст (но легкий, не пугаемся)
Герои: Элизабет Бёрк и ее подруга
Время действия: третий сезон (но не суть важно)
Дисклеймер: поиграю и отдам
Саммари: - У нас как-то не сложилось с детьми, - пожала плечами Элизабет. – Вместо них у нас Сатчмо и Нил.

Простые вопросы и сложные ответы

- Этот чай великолепен, - Элизабет прикрыла глаза, чтобы ощутить все прелести аромата и вкуса.

- Еще бы, - улыбнулась Джейн. – Это же «Те Гуанинь». «Железная богиня Гуанинь». Бирюзовый чай.

- Что? – Эл в удивлении вскинула брови. – Он же…

- Да уж, - кивнула ее подруга. – Именно так. Стоит он жутких денег. Но ведь какой вкус! У меня после чашечки такого чая всегда поднимается настроение.

- Он бодрит, ты права, - Элизабет сделала еще глоток.

- Только вот пить его лучше в тишине, которой, как ты понимаешь, у нас дома почти не бывает, - вздохнула Джейн. – Двое детей – это очень шумная компания.

- Ты преувеличиваешь. Мы же видели твоих Рикки и Марти. Чистые ангелочки.

- Элизабет, сразу видно, что ты плохо знаешь детей. Если бы вы с Питером завели своих, ты бы знала, что они бывают ангелочками только во сне.

- У нас как-то не сложилось с детьми, - пожала плечами Элизабет. – Вместо них у нас Сатчмо и Нил.

Это вырвалось у нее практически автоматически.

- Вы завели еще одну собаку? – Джейн посмотрела по сторонам. Сатчмо лежал у шкафа.

- Нет, - улыбнулась Эл. – Конечно, нет.

- Тогда кто такой Нил? Кот? Хомяк?

Элизабет рассмеялась.

- Золотая рыбка?

- Перестань предполагать, Джейн, - Эл закрыла лицо руками. – А то мне не хватит сил, чтобы ответить.

- Так кто такой Нил? – подруга была заинтригована.

- Нил – это… - Элизабет запнулась. Ответ на этот вопрос всегда заставлял ее смутиться, потому что вариант «Нил – это мошенник, работающий на ФБР,» не отражал всей сути, а ответ «Нил – друг Питера» был слишком простым. И все-таки она выбрала второе: - Нил – это друг моего мужа.

- Тогда как он попадает в перечисление «вместо детей у нас Сатчмо и Нил»? – спросила Джейн. – Упоминание Сатчмо я понимаю, но друг Питера?
Элизабет вздохнула и подняла взгляд к потолку, словно ища там ответ.

- С Нилом все сложно, - сказала она. – Мне порой кажется, что Нил Кэффри – это дело всей жизни для моего мужа.

- По-моему, звучит весьма двусмысленно, тебе не кажется? – хмыкнула Джейн.

- Сначала Питер его ловил, и каждый вечер я выслушивала истории о мошенничествах Кэффри. Криминальные детективы, в которых преступником просто нельзя не восхищаться, а слуги закона постоянно остаются в дураках. И Питер им восхищался… И до сих пор восхищается, как мне кажется.

- Подожди… - Джейн нахмурилась. – Нил – преступник? Ты же сказала, что он – друг?

- А еще я сказала, что с Нилом все сложно, - улыбнулась Эл. – Однажды Питер поймал его. В тот день он был похож на человека, одновременно выигравшего Супер Кубок, сорвавшего джек-пот и слетавшего на Луну. Мы всей командой Питера, с которой он работает в ФБР, пошли в ресторан и всю ночь пили за то, как классно, что в Нью-Йорке есть такие борцы с преступностью, как мой муж и его подчиненные. В самом конце, когда мы уже собирались уходить, я подняла тост за Кэффри, сделавшего нашу жизнь такой интересной.

Элизабет замолчала.

- И как отреагировал на это Питер? – поинтересовалась Джейн, отпивая чай.

- Он с энтузиазмом поддержал тост. Все поддержали… Но потом, когда мы ехали домой, я стала замечать, что Питер мрачнеет. Ты, думаю, знаешь это чувство: когда пытаешься организовать выставку, носишься везде, делаешь тысячи звонков за день, стараешься, чтобы все прошло идеально, но вот экспозиция открывается, выставка работает – и ты чувствуешь себя опустошенной, что ли.

- Отходняк, - кивнула Джейн. – Когда слишком много себя вкладываешь во что-то, потом очень тяжело с этим расставаться.

- Вот так и вышло с Питером, - подтвердила Элизабет.

- Ну, наверное, в ФБР полно новых дел, он нашел себе еще что-нибудь интересное…

- Новых дел всегда хватает, но…

- Но нового Нила он не нашел, - продолжила за Эл Джейн. Они были знакомы уже давно и с легкостью понимали друг друга.

- Именно.

- Нет, - подруга прищурившись смотрела на Элизабет. - Если бы история на этом закончилась, не было бы никакого «у нас есть Сатчмо и Нил», ведь так?

Элизабет рассмеялась.

- Если бы все закончилось, Нил не был бы Нилом, - ответила она. – Однажды он сбежал. До конца срока ему оставалось всего ничего, а он взял и сбежал.

- Сошел с ума? – усмехнулась Джейн.

- Это же Кэффри. Второй романтик на Земле после моего мужа. Он сбежал из-за любимой девушки. Питер поймал его второй раз очень быстро, но потом началось самое интересное.

- Что же может быть интереснее, чем вечная ловля Нила?

- Работа вместе с ним, - ответила Элизабет и замолчала, наслаждаясь произведенным эффектом. А его не могло не быть, если столько времени рассказываешь о крутом мошеннике, очаровавшем своими преступлениями даже неподкупного агента ФБР, а потом говоришь, что теперь этот неподкупный агент работает вместе с тем самым мошенником. Джейн смотрела на нее, как на ненормальную.

- ФБР взяло Нила на работу в качестве консультанта. В общем, я не знаю, как это официально называется в Бюро, но Питер теперь работает вместе с мошенником, которого столько времени ловил.

- Рыбак рыбака видит издалека? – предположила Джейн.

- Именно так, - кивнула Элизабет. – Нил – высококлассный мошенник, он знает тысячи афер и представляет, как не дать другим аферистам их провернуть.

- И все-таки это никак не приводит к выводу «у нас вместо детей Сатчмо и Нил», - усмехнулась Джейн. – Исправившийся преступник – что тут такого?

- Исправившийся? – Элизабет рассмеялась. – Это слишком простое определение для Нила. Он НЕ исправился. И в то же время НЕ не исправился.

На лице Джейн Эл увидела полное непонимание.

- Ну… - Элизабет попыталась подобрать нужные слова. – Нил – очень хороший человек. Но при этом он умеет подделывать документы, картины, облигации, обманул кучу людей… Не знаю, как объяснить. И я, и Питер верим, что он может исправиться, но при этом остаться собой.

- В смысле, законно обманывать людей? Прочишь его в политики?

- Нет, - растянула Эл. – Он может и дальше работать в ФБР, но перестанет проворачивать что-то за спиной Питера.

- Проворачивать за спиной Питера – звучит так, будто он совсем не исправился.

- Нил… - Элизабет в который раз почувствовала, что ей крайне трудно объяснить людям, что она и Питер чувствуют по отношению к Кэффри. Слов каждый раз не хватало. Она начинала говорить и видела, что ее не понимают. Нил – либо исправившийся преступник, либо неисправимый мошенник. Белое или черное. Серого здесь вроде бы быть не может.

- Нил, - еще раз начала Эл, - пытается поступать хорошо, но при этом использует способы, от которых у Питера, если он у них узнает, волосы встают дыбом. У Кэффри это совершенно естественно получается. Он видит, как помочь кому-то, но легче всего ему этого добиться обманом. Он словно не знает, где заканчивается закон и начинается преступление. Понимаешь, есть уйма преступников, рядом с которыми Питер бы меня ни за что не оставил одну, даже близко не подпустил бы, потому что это монстры, не люди, как бы не политкорректно это ни звучало, а Нила он приглашает в гости. Я даже сама могу его попросить прийти, и в этом не будет ничего ужасного. Ничего опасного. И Питер будет спокоен. Потому что Нил – он вот такой.

Элизабет беспомощно посмотрела на Джейн. Ей хотелось, чтобы та поняла, а не начала говорить, что они с Питером сошли с ума, и лучше уж завели бы еще одного пса, чем преступника на поводке. Джейн некоторое время молчала и пила чай, а потом спросила:

- Питер пытается ему на своем примере показать, что можно жить и по эту сторону закона?

- Да, наверное, - медленно ответила Элизабет. – Несмотря на то, что Нил – хороший человек, ему будто никто никогда в жизни не сказал – это хорошо, а это плохо, делай вот так, а вот так не смей поступать. Не было человека, который бы его направил, кто бы одернул, когда он впервые шагнул не в ту сторону. Оказалось, что у него настоящий криминальный талант. Он почувствовал свободу и безнаказанность.

- Питер хочет его одернуть, да?

- Да.

- Тогда я понимаю, почему ты перечислила его и Сатчмо в одном ряду, - кивнула Джейн.

Элизабет улыбнулась. Она чувствовала признательность подруге. Столь немногие из тех, кому она рассказывала о Кэффри, пытались ее понять.

- Только ты забываешь одну вещь, Эл, - вдруг добавила Джейн. – Ты забываешь, что Нил – не ребенок.

Элизабет нахмурилась.

- Когда Рикки и Марти, - продолжила ее подруга, - пытаются засунуть что-нибудь в розетку или сбросить из окна кувшин с водой на голову проходящих внизу людей – это одно. Я объясню им, что так нельзя и почему. Если они не пожелают понять, я объясню им на примере или накажу их. Наш с мужем авторитет здесь играет большую роль. А ваш Нил – взрослый мужчина, который, как я поняла, обладает удивительной способностью убеждать людей и очаровывать их. Он не ребенок, его нельзя исправить, поставив в угол или лишив мультиков. Ты не боишься, что это не Питер потянет его на сторону закона, а Нил подтолкнет твоего мужа, если не преступлению, то к какому-нибудь нарушению?

Эл пожала плечами:

- Во-первых, Нилу незачем это делать, а во-вторых, Питер-то точно знает, что такое закон. Он на это никогда не пойдет.

- Хорошо, если так.

- По-другому и быть не может.

- Просто… Знаешь, не могу перестать думать о твоей фразе «вместо детей у нас Сатчмо и Нил». Когда я думаю о своих мальчишках, то понимаю, что ради них могла бы пойти на все, что угодно. Не знаю, как сказать, чтобы это не звучало двусмысленно, но насколько твой Питер привязан к Нилу? Ты не думаешь, что ради него он может однажды на что-то закрыть глаза или даже сам совершить что-то не совсем законное?

«Нет, конечно, нет!» - хотела тут же ответить Элизабет, но знала, что с Джейн это не пройдет, потому что они знали друг друга слишком давно и слишком хорошо. Наверное, именно поэтому ее подруга и смогла понять странное место Кэффри в их с Питером жизни, хотя почти никто не понимал. Если говорить начистоту, Эл не раз задавала себе этот вопрос и не могла дать на него однозначного ответа. Она верила Питеру и верила в Питера. А еще она знала, насколько сильно ему (и ей, что уж говорить) хочется вытащить Нила.

- Я надеюсь, что этого не случится, - ответила Элизабет, потому что это был самый честный ответ из всех, что приходили в ее голову. – Надеюсь.

- Мда, дорогая, - усмехнулась Джейн. – Ну вы и влипли. – Она заглянула в пустую чашку, стоявшую на столе, и добавила: - Кажется, после таких откровений нам надо выпить что-то покрепче, чем чай.

- Да уж, - хмыкнула Элизабет. – Полностью согласна.

Она принесла из кухни бутылку виски и два бокала. Когда Эл разлила алкоголь, Джейн подняла свой стакан и сказала:

- Кстати, тебе теперь придется познакомить меня с вашим… - она замолчала на мгновение, - с вашим трудным подростком.

- Трудный подросток? – повторила вслед за ней Элизабет с улыбкой. – Питеру и Нилу понравится такое определение.

Их разговор перешел на другие темы, к Нилу они больше не возвращались, но где-то внутри у Эл звучало то, что она сказала в ответ на вопрос подруги: «Я надеюсь, что этого не случится. Я надеюсь, что этого не случится. Надеюсь…». Звучало и не хотело уходить.

@темы: фандом: White Collar, категория: gen, время действия: 3 сезон, White Collar: Элизабет Бёрк, Фанфики, рейтинг: G

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

"Куда приводят дороги" (по рассказу Стивена Кинга "Короткая дорога миссис Тодд")

Удивительно, но по рассказам Стивена Кинга было приятно придумывать сюжеты и писать фанфики. Особенное удовольствие доставляла возможность поиграть не только "на поле" одного произведения, но и связать с другими. Куда мы денемся от Темной Башни...

Название: Куда приводят дороги
Автор: igrushka13
Бета:  WTF Stephen King
Размер: миди (4592 слова)
Пейринг/Персонажи: Хоумер Бакланд, Офелия Тодд, Дейв Оуэнс
Категория: джен
Жанр: приключения
Рейтинг: PG
Дисклеймер: поиграю и отдам
Примечание: по рассказу Стивена Кинга "Короткая дорога миссис Тодд", а также есть упоминания некоторых других произведений
Краткое содержание: Дейв Оуэнс получает письмо от человека, которого никогда не знал

Куда приводят дороги

Это письмо было от Хоумера Бакланда, и оно предназначалось мне. Что было приятно, конечно. Все любят получать письма, если, конечно, в них не счета и не извещение о смерти какого-нибудь родственника. Но с этим письмом для меня была проблема, потому что я не знал, кто такой Хоумер Бакланд. Оно начиналось внезапно, словно до него я должен был получить какое-то другое письмо, а это, которое я держал в руках, было его продолжением…
***

Когда мы выбрались на автостраду, я готов был выползти из машины, упасть на колени и начать целовать асфальт. Если бы кто-то в тот момент остановился рядом с «мерседесом» Офелии, чтобы поинтересоваться, все ли у нас хорошо, я бы и его расцеловал, спел бы какую-нибудь разудалую песню и, схватив за руки, попытался бы станцевать глупый танец. Не знаю, как Офелия, но я в тот момент испытывал облегчение, Дэйв.
С этой короткой дорогой, которая, наконец, закончилась на автостраде, нам не шибко повезло. Я уже привык, что маршруты наши пролегали через места, весьма странные, но сегодняшний по странности бил все рекорды. Я давно перестал бояться дорог, по которым мы ездили.
Перестал с десятка два дорог назад.
Но еще помнил свой первый короткий маршрут, правда, неотчетливо, будто в тумане. Так помнят ночной кошмар. Обычно их вообще забывают с пробуждением, но некоторые остаются в голове. Может быть, дело в том, что ты прокручиваешь их в уме, только-только открыв глаза и вытерев лоб, мокрый от пота. Проделывая это, ты словно переводишь сон из разряда тех, что исчезнут, в разряд тех, что засядут в памяти, как занозы. Но занозы неяркие, призрачные. Я помнил дерево, утащившее мою шляпу, помнил странных существ, похожих на лягушек с собаку ростом, но сейчас, если бы кто из знавших о происходившем на дорогах Офелии с расширенными от ужаса глазами спросил меня: «Как ты можешь?! Как ты можешь возвращаться туда?» – я бы пожал плечами и ответил бы: «А что?»
Офелия ездила по коротким дорогам штата Мэн – если не сказать, по коротким дорогам вселенной – гораздо дольше меня. Для нее происходящее вокруг было даже не сном, который не помнишь на утро, оно было сном, приснившимся кому-то другому.
Сегодня мы выехали из Бангора, чтобы попасть в Дерри, где у Офелии жила какая-то подруга. Зная Офелию, я даже и не думал, что мы можем поехать туда любой другой дорогой, кроме короткой. Да что тут такого? Короткая дорога? Прекрасно. До Дерри было недалеко, а так мы проскочим туда почти мгновенно. Будто начнем делать шаг в Бангоре, а опустим ногу уже в Дерри.
Мы свернули на шоссе, потом на одну из чудом отмеченных на картах грунтовок, затем еще на какую-то, уже из тех, о которых картографы даже не подозревали, и еще… И тут мир сошел с ума. Этот момент всегда случался. Я сейчас уже привык замечать его, Дэйв. Раньше он наступал внезапно, словно выпрыгивал из-за угла. Эдак в плохих фильмах ужасов пугают зрителей. И он пугал, этот момент, скажу я тебе. Действительно пугал. Пару раз, даже уже зная, что это случится, я вскрикивал, не в силах сдержаться. Я не понимал, как вытерпел в тот первый раз. Наверное, сказался эффект неожиданности. Или, может, я был слишком занят чуть задравшейся юбкой Офелии Тодд. А теперь-то я стопроцентно знал, что во время наших коротких дорог мир однажды все равно сдвинется. Словно кто-то проведет камнем по стеклу. Словно старый бродяга, желающий заработать деньжат, пройдется смычком по пиле, зажатой между ног. Она издаст плачущий, заунывный звук, ввинчивающийся в кости. Вот мы едем по нормальным асфальтированным дорогам, вот сворачиваем на нормальные грунтовки, а потом – дзззззинь! – и мы уже ни здесь, ни там. Мы нигде.
Впрочем, сейчас мне даже нравился этот момент сдвига. Я почти что возбуждался, думая о его приближении. Глаза загорались, я ждал и жаждал момента, когда мир сдвинется. Короткие дороги могли быть приятными, кто бы что ни думал. Офелия иногда смеялась, замечая, как я набираю полную грудь воздуха, словно ныряльщик перед погружением, и выдыхаю, когда мир сдвигается.
Но сегодняшняя дорога оказалась кошмаром. После того, как мир сдвинулся, после того, как дороги свихнулись, нам пришлось нестись по болотистой местности. Я уже давно задумывался о том, что будет, если однажды нам не повезет, и мы заедем, например, в тупик, или дорогу что-то перекроет. Или кто-то. На этих коротких дорогах и не разберешь, где заканчивается кто-то и начинается что-то. В общем, гнали мы по болоту. Это я для себя называл то, что было под днищем «мерседеса», болотом, хотя на болото это походило так же, как Дональд МакДональд на президента. Жижа, вылетавшая из-под колес автомобиля, была зеленой, флуоресцентно-зеленой. От нее чуть шел пар, и ее запах пробирался внутрь машины даже сквозь поднятые стекла. Он был душным, если не сказать, удушливым, так пахло перепревшее сено, в котором завелась плесень. Он был бы приятным, если бы не был таким уж насыщенным и если бы не эти нотки гнильцы на заднем плане. «Да, плесень, – как ни удивительно, я думал спокойно, – мы едем по плесени». Впрочем, по чему мы только не ездили… Потом зеленая жижа под колесами внезапно сменилась каменистой неровной дорогой. «Мерседес» подскакивал на выбоинах и проваливался в ямы, его двигатель натужно ревел. Подобные дороги, будь они настоящими, а не «короткими», не подходили бы для низкой посадки «седана». Но сейчас выбирать не приходилось. Будет ответвление, и мы свернем. Или выедем на автостраду рядом с Дерри.
«Мерседес», словно слыша мои размышления, влетел тремя колесами на камни, а потом нырнул вниз и насадился висевшим в воздухе задним колесом на яму, посреди которой торчал острый осколок. Из выбоины мы все-таки выскочили, но выскочили с пробитым колесом. Машину повело, она принялась съезжать с дороги, и как бы Офелия ни старалась, «мерседес» упорно хотел стащить нас на обочину. «На обочину сдвинувшегося мира», – почему-то подумал я, хотя лирические сравнения – не моя стихия.
― Надо сменить колесо, ― бросила мне Офелия, хотя я уже и сам понял, что этого не избежать, поэтому только коротко кивнул. На самом деле за этой простой фразой крылось другое: нам придется остановиться и выйти из машины.
Здесь.
Там.
На обочине короткой дороги.
Какая, к черту, обочина, если тут, кроме нас, никто не проедет?
Забавно, но Офелия действительно съехала на обочину. Что ж, привычка. Я бы тоже съехал, если бы сейчас была моя очередь вести. Поднимали мы машину на домкрате, сворачивали болты, которые удерживали колесо, баллонным ключом и ставили запаску в полной тишине. Разговаривать было незачем, да и некогда. И о чем говорить? О том, что страшно? Да не страшно, в общем-то. Пробитое колесо было, как и остальные три, вымазано флуоресцентно-зеленой жижей, пахнущей плесенью. Снятое класть в багажник мы не стали, а оставили прямо здесь. Честно говоря, не хотелось, что бы в машине потом, когда мы доберемся до Дерри, что-то напоминало о «коротких» дорогах. Ночные кошмары следует забывать. Или хотя бы не выносить из них сувениры. Наконец, запасное колесо встало на место, и Офелия быстро чмокнула меня в щеку, как девочка-школьница, украдкой.
― На удачу, ― шепнула она, и только я подумал, что нам несказанно повезло, что колесо у нас полетело не среди зеленой плесени и не под плотоядными черными деревьями из первой поездки, как сзади, оттуда, где дорога шла через зеленую плесень, послышались мерные чавкающие звуки.
Шлеп.
Шлеп.
Шлеп.
Шлеп.
«Как шаги», ― подумал я, другие, менее жуткие аналогии в голову приходить не хотели, и я испытал нестерпимое желание обернуться. Но я знал, что если обернусь, то перестану относиться к «короткой» дороге как к обычной дороге. Я, конечно, знал, что она необычная, но знать и позволять себе признавать это в действительности – разные вещи. Если я обернусь, то дорога – или, может быть, сдвинувшийся мир – сожрет меня. Я взглянул через крышу машины на Офелию и увидел, что она тоже смотрит на меня, и мышцы ее шеи были заметно напряжены. Она тоже хотела обернуться и тоже знала (лучше, чем я знала), что этого делать нельзя. Я, как и тысячу раз до этого момента, на секунду подумал, что, возможно, только это и спасало ее во время всех коротких дорог, по которым она ездила еще до меня по штату Мэн. Мы сели в «мерседес», захлопнули двери, и Офелия тут же сорвала автомобиль с места. Шлеп-шлеп сзади чуть ускорилось, потом стало еще быстрее, затем сменилось стуком по камням, когда нечто добралось до твердой дороги. Но я не оглядывался, даже в окна заднего вида не смотрел. Лишь покосился на Офелию, свою прекрасную Офелию-Диану, которая гнала машину по «короткой» дороге. Я чувствовал, практически слышал, как в груди стремительно бьется сердце. Не от страха, нет-нет, от напряжения, которое я испытывал сейчас, заставляя себя не оборачиваться.
А потом под колесами побежал асфальт. Только что его не было, и вот он уже есть, словно и был тут всегда, словно не ехали мы не поймешь где, а всегда катились по гладкой дороге. Я выдохнул с облегчением и вот тут уже обернулся. Да, позади «мерседеса» тянулось пустынное, покрытое асфальтом шоссе.
― Ты не заметил, ― вдруг сказала Офелия, ― звук двигателя какой-то не такой.
― Заглянем на станцию техобслуживания, ― ответил я. ― Не беспокойтесь, миссус.
И хотел засмеяться, потому что слово это «миссус» давно уже не употреблял, ушло оно как-то вместе с годами. Разница между мной и Офелией все сильнее и сильнее скрашивалась. Но я взглянул на Офелию и ощутил, как сердце сжалось. Я осекся, смеяться расхотелось. Уже давно никто бы и подумать не мог, что ей тридцать пять. Она казалась вызывающе красивой, страстной, уверенной в себе, целеустремленной юной девушкой. Богиней. Ей хотелось поклоняться, ее хотелось обожать и боготворить ее. Обычно она казалась такой. Но сейчас… она была маленькой девочкой, которая вдруг поняла, что ее любимая кукла сломана. Мне нестерпимо захотелось прижать ее и обнять. Не поцеловать, не провести ладонями по ее упругой попке или чуть сжать грудь. Просто прижать к себе и обнять, как родители обнимают детей. Возраст вдруг навалился на меня, пусть и не физический, но психологический определенно.

***
«Мерседес» пришлось оставить на станции техобслуживания. Офелию этот факт, казалось, не расстроил. То детское выражение, которое я заметил на ее лице, исчезло. Действительно, что может расстроить сломанной машине? Не вечно же она будет сломана. Починят же.
Вдвоем мы съездили на встречу с ее подругой. Я поначалу насторожился: если она знает Офелию в ее настоящем возрасте, то изрядно удивится, увидев перед собой «старшеклассницу». Но подруга и сама внешне оказалась юной девушкой. Я чувствовал себя отцом, случайно попавшем на встречу двух подружек-одноклассниц, и уже было подумал, что эта подруга – из теперешнего возраста Офелии, но из разговора понял, что ей тоже тридцать четыре. Еще одна любительница коротких дорог? Может быть. Расспрашивать я постеснялся. Или может быть, побоялся: я не знал, как воспринимают «короткие дороги» другие люди и не хотел слышать ни о «сурках-переростках, чуть ядовитых», которых видела Офелия, ни о плотоядных ивах, которые видел сам. Есть эти короткие дороги, и пусть будут. Нечего их обсуждать.
Мне нравилось смотреть, как светится Офелия, как она оживленно болтает, как превращается то в Диану и ее рыжие волосы вспыхивают, как медные наконечники стрел, то в старшеклассницу и ее глаза начинают сиять озорством, какое можно увидеть лишь во взгляде девочек-подростков, которые только-только начинают осознавать свою женскую привлекательность.

***
Я начал замечать, что что-то пошло не так дня через три. Еще когда она была замужем за Уэртом Тоддом, я видел ее в те дни, когда она не могла самозабвенно отдаться поиску «коротких» дорог и занималась другими делами. Огоньки в глазах Офелии если и не гасли совсем, то уж точно горели не так ярко, словно кто-то задернул окно полупрозрачной шторой. Но это быстро проходило, стоило ей сесть за руль. Теперь она тоже пребывала в периоде воздержания, но вынужденном. И эта вынужденность подкашивала ее. Если раньше ее «мерседес» все равно стоял в гараже и ждал, когда она найдет для него минутку, то сейчас он просто был недоступен.
Это выбило ее из колеи. С каждым днем в ее глазах разгорался все более страшный и безумный огонь. Так блестят глаза больного, мечущегося в лихорадке. А еще мне вспомнился Томми, мальчишка Уорренов, живших напротив нашего с женой дома в Касл-Роке. Он пристрастился к героину, спускал на дозу все карманные деньги, а когда родители перестали давать их ему в надежде, что без денег не будет и наркотиков, он начал таскать из дома вещи и продавать их за гроши. Я помнил его глаза и горячечный блеск в них. Он говорил нервно, лихорадочно дергал руками, смеялся не к месту, злился без причин. С Офелией стало твориться нечто похожее. Утро она начинала с того, что звонила на станцию техобслуживания и интересовалась, как скоро можно забрать ее «мерседес». Но в автомобиле, который выдержал столько дорог, что-то крупно сломалось, поэтому починка затягивалась. Да, три дня в ощущении Офелии Тодд – это починка затягивалась. Ее машина должна была быть готова еще вчера. Или даже позавчера. Или через пятнадцать минут после того, как она приехала сюда. После звонка на станцию, настроение Офелии не на шутку портилось. Я предлагал посмотреть местные достопримечательности – даже в маленьких городах типа Дерри свои примечательные места все равно есть, – но Офелия и слушать не хотела. Она выходила из номера в мотеле только для того, чтобы поесть. Вчера по дороге к кафе она увидела «мерседес» цвета «шампань», молча развернулась на месте и пошла назад. Казалось, что автомобиль занимает все ее мысли. На деле же я не знал, что ее гложет сильнее: отсутствие «мерседеса» или невозможность отправиться в новый поиск коротких дорог.

***
В тот вечер мы сидели с ней и смотрели – ну или я смотрел, а она пыталась хоть на какое-то время отвлечься от мыслей о машине – передачу о путешествиях. Очень подробно показывали, как две пары друзей собирались в поход, как выбирали рюкзаки, как укладывали вещи, решали, что брать и чего не брать. Мне действительно было интересно, люблю такие передачи. К тому же я сидел, обнимая самую удивительную женщину на земле… Хотя мысли этой женщины были далеко от меня.
Вернее, поначалу они были далеко. А потом я стал замечать, что Офелия «включилась» в просмотр. Комментировала, критиковала – прямо-таки ожила. Вот только, когда я чуть наклонился к ней, чтобы поцеловать, то заметил ее глаза и жутковатый азарт в них. Зрачки у нее были огромными, но, как мне вдруг показалось, не черными, а с красными прожилками, как на углях в догорающем костре. Такие угли обманчивы, только кажется, что они не горят, но кинь на них сухую ветку – и пламя быстро разгорится. Я сразу и не понял, что та передача о путешественниках сыграла роль этой самой сухой ветки.
Когда я проснулся утром, оказалось, что Офелия уже встала. И не только встала, но и почти собрала нам два рюкзака.
― Мы куда идем? ― спросил я, хотя смутные догадки уже появлялись в моей голове.
― В поход, ― ответила она, взглянув на меня, и… Ох черт! Глаза ее действительно полыхали.
― А куда? ― задал я еще один вопрос, хотя по сути уже знал ответ. Мы идем пешком искать короткие дороги. Та дилемма – «мерседес» или поиск дорог – разрешилась в пользу второго.
― Куда-нибудь, ― рассмеялась Офелия. И смех ее был до неприятного пугающим. Как я уже говорил, коротких дорог я перестал бояться уже давно, но иногда в голове словно просыпался тот старый Хоумер Бакланд, который не был так легкомыслен, как я. И вот он-то сразу сказал мне: «Слышь, старина, а ведь если мы действительно попадем на короткую дорогу не в ее «мерседесе», а на своих двоих, то закончиться это может не так весело, как обычно. Миссус-то хочет дозу, а ты чего тащишься?» Впрочем, что тот Хоумер, что я теперешний знали, «чего тащимся». Офелия – вот причина. Прекрасная чарующая причина.
И я надел рюкзак.

***
Мы свернули с асфальтированной дороги на первую же чуть заметную тропинку. Обычно, когда Офелия садилась в свой «мерседес», у нее была твердая цель: она хотела добраться из одного места в другое за самое короткое время. Сейчас же у нас вроде и цели-то никакой не было. Ни она, ни я не были уверены, что без машины сможем нащупать вот тот момент, когда мир сдвигается. Не знаю, в чем уж тут дело: может быть, в скорости, может, в весе автомобиля, может, в его моторе или бензине, а может, и ни в чем. Может, за следующим поворотом мы выйдем прямо на стадо тех зубастых лягушек с собаку ростом каждая. В общем, мы шли. Болтали о чем-то, но все больше об автомобилях. Офелия – все-таки удивительная женщина! Ну какая еще женщина умела бы разбираться в трансмиссиях или моторах? А Офелия знала все, каждый винтик. По-моему, она бы сама сумела собрать машину, будто у нее все детали.
Бродили мы по лесу, надо сказать долго. Дважды останавливались перекусить, и если бы именно провождение времени на природе было нашей целью, то лучшего дня и не придумать. Но Офелия мрачнела. Она тускнела. Даже все наши беседы сошли на нет, потому что у нее не было настроения говорить о чем-то. Я шел рядом с ней, справа, как было бы, если бы я ехал на пассажирском сиденье. Мы даже не договаривались об этом, просто так само собой сложилось.
― Надо идти домой, ― выдавила она из себя. Для Офелии это было полным поражением. Она никогда не возвращалась домой, просто поблуждав где-то. В молодости (в своей настоящей молодости) я знавал парней, которые любили угнать машину и мчаться на ней в никуда. Они не разбивали ее, не портили, а будто бы брали покататься. Им нравился процесс. У Офелии Тодд никогда так не бывало. Ее дорога всегда имела начало и конец. Бесцельное блуждание не для нее. А мы все шли, и шли. Мы никуда не добрались, поэтому не было смысла дойти до какого-нибудь определенного дерева, чтобы около него развернуться, можно было сделать это в любом месте дороги. Вот, скажем, в городе вряд ли кто-то стал бы разворачиваться посреди улицы. Люди обычно предпочитают заходить в магазин, например, или останавливаться у афиши или объявления, а уж потом повернуться и пойти назад. На того, кто внезапно изменяет направление посреди дороги, смотрят, как на ненормального. Но мы с Офелией были в лесу, так что никто на нас не смотрел. Мы повернулись, прямо на месте развернулись, и пошли к дому.
…И мир сдвинулся. Если в машине этот момент был неприятен, когда ты к нему не готов, то если ты шел пешком, это был даже не момент. У меня волосы встали дыбом, мышцы шеи напряглись так, что их просто свело судорогой. Я почувствовал, как Офелия схватила мня за руку, ее ногти впились мне в кожу на внутренней стороне предплечья. В молчании мы посмотрели друг на друга. Мы оба знали, что случилось, но готовы к этому не были. Мы собирались домой, а попали на короткую дорогу. Или, я бы сказал, она на нас набросилась. Как толстая змея, свернувшаяся в кустах и ждущая добычу, а потом кинувшаяся на свою жертву и скрутившая ее.
Еще не сделав ни одного шага по короткой дороге, я вспомнил о тех деревьях, которые съели мою шапку. У них тогда, при всей их силе, не хватило скорости, чтобы выдернуть нас из «мерседеса», а вот сейчас, окажись одно из них – хотя бы одно – на дороге, не думаю, что у него были бы проблемы с тем, чтобы добраться до наших голов.
Но Офелия уже загорелась. Зажглась, запылала! Когда эффект сдвига прошел, она почувствовала себя в своей стихии. Она попала туда, куда хотела попасть уже столько дней.
― Господи, Хоумер! ― она схватила меня за руки и разве что не запрыгала от радости. ― Мы добрались, Хоумер!
― Да, миссус, ― ответил я, чувствуя себя стариком. ― Мы добрались.
― Пойдем? ― моя Диана, моя Офелия, протянула мне свою худую маленькую руку, и в этот миг я понял, что дело всегда было совсем не в «мерседесе», не в его скорости или моторе, и уж тем более не в бензине, дело был в ней – в Офелии Тодд, в ее желании побыстрее добраться из Касл-Рока в Бангор, а из Бангора – в Дерри, а оттуда в Хейвен или Джерусалемс-Лот. Я долго думал, почему мы сразу не оказались на короткой дороге, когда только сошли с шоссе. Ведь она хотела туда попасть. Но, полагаю, дело было в том, что сами по себе «короткие дороги» – это ничто и нигде. Их вроде как не существует. Выехать на них можно лишь при сильном желании побыстрее куда-нибудь попасть. Твои мысли будто бы связываются с местом назначения и подтягивают тебя к нему. Так вот когда мы развернулись и перестали просто блуждать по тропинкам, мы захотели попасть – и поскорее попасть, потому что как все нормальные городские люди мы привыкли ездить на машинах, а не ходить пешком, – в мотель в Дерри. «Домой», – как выразилась Офелия и тут же притянула наше место назначения к нам.
― За сколько, думаешь, доберемся до Дерри? ― спросил я, потому что даже предположить не мог, слабее или сильнее сокращаются дороги, если идти по ним пешком.
Офелия вдруг взглянула на меня – не то игриво, не то с вызовом – и сказала:
― Мы не пойдем в Дерри.
― Тогда в Касл-Рок? ― предположил я, догадываясь, что она ответит, в общем-то.
― Нет, Хоумер. Мы просто пойдем по этой дороге. Посмотрим, куда она может нас завести, если ты никуда не хочешь добраться.
― Но ведь обычно ты хотела побыстрее куда-нибудь попасть?
― Я хотела этого на машине, ― пояснила Офелия. ― Потому что машины, знаешь, располагают к тому, чтобы гнать и успевать. А когда ты идешь пешком, сам по себе, не завися ни от пробитых колес, ни от количества бензина в баке, ты можешь идти, сколько угодно и куда угодно.
― Я думал, ты любишь свою машину…
― Люблю, ― рассмеялась Офелия. ― Только в ней я никогда не понимала, что за пределами коротких дорог, на их обочинах тоже может быть что-то интересное. Ну, так мы пойдем, Хоумер? ― спросила она еще раз и на этот раз сама взяла меня за руку. ― А то, что же мы все стоим, да стоим тут. Дороги нужны для того, чтобы по ним идти.
Действительно, мы ведь так и не сделали ни одного шага с тех пор, как попали сюда. Только стояли и разговаривали. Даже по сторонам не посмотрели. По крайней мере, я уж точно не смотрел.
А посмотреть, кстати, было на что, Дэйв… Мы же шли по лесу, если ты помнишь. А тут леса не было. Вправо и влево были бескрайние холмы, поросшие высокой травой такого яркого, сочного зеленого цвета, что позавидовал бы любой художник. По траве этой хотелось пройти, касаясь верхушек руками. Правда, я не был уверен, что в ней ничего не живет, но выглядела она действительно приятной. Через эти холмы шла дорога, на которой мы и стояли сейчас с Офелией. Она была покрыта асфальтом, но, видимо, давно ее не чинили, так что везде были трещины и расколы. Разметка – тусклая, почти затертая (причем затертая, как я думаю, ветрами и дождями, а совсем не машинами) – сохранилась только местами. Офелия посмотрела туда, куда вела эта дорога, и ахнула. Я тоже не смог сдержаться, честно говоря.
На горизонте возвышался город. Абсолютный город, я бы сказал. Вот когда ты говоришь слово «стол», ты себе представляешь определенную мебель, да? А ведь столы бывают разные, школьная парта – тоже стол. Но есть такой стол, который в твоем представлении будет самым настоящим, самым полновесным, самым что ни на есть столом. Вот тот город, который мы увидели в конце дороги, был как раз совершенным городом. Дома, высоченные, рвущиеся в небо, тонны цемента, металла и стекла. Мосты, переходы и опять здания, здания, здания. Я бывал когда-то в Нью-Йорке. Он раньше был абсолютным городом в моих мыслях, но сейчас я понимал, что ему придется потесниться.
Небо над нами было низким, заложенным тучами, собирался дождь, по высокой траве то здесь, то там пробегали волны – это ветер пригибал тонкие узкие листы и выворачивал их обратной стороной, так что на зеленых холмах появлялись серебристые росчерки. Но город из-за этого серого неба становился только прекраснее. Наверное, под солнцем можно было бы различить отдельные здания, но закрытое тучами оно затемняло его, превращая в единый силуэт.
― Нам туда, ― Офелия махнула рукой. Я пригляделся и увидел тончайшие стойки и пролеты моста, по сравнению с которым Бруклинский покажется игрушкой, выстроенной из конструктора ребенком. И моя Диана хотела пройти по нему и попасть в абсолютный город. Я, честно говоря, тоже. Дышалось мне легко, свободно, ветер доносил какие-то чужие запахи, которых я никогда не чувствовал и даже не мог подобрать ничего, что бы их напоминало. Я вдруг подумал, что счастлив, представляешь? Кстати, причина этого была не только в том, что рядом со мной Офелия. А еще и в том, что Офелия рядом со мной не под деревьями, жаждущими оторвать нам головы, а посреди вот этих зеленых холмов.
― Пошли, миссус? ― сказал я, посмотрев на нее. Она просто кивнула и сделала шаг навстречу городу на горизонте. Все то время, пока мы шли и наши шаги одинокими «стук-стук-стук» разносились на всю округу, она держала меня за руку. И было в этом кое-что, похожее и не похожее одновременно на наши общие короткие дороги. У нас вроде как была цель – тот город, но, с другой стороны, мы просто шли к нему, по-честному шли, не пытаясь ускориться, потому что нам приятно было идти…
Мы с тех пор много где побывали, Дейв. Это письмо я посылаю тебе из Топики, штат Канзас, как ты мог прочесть на конверте… Вот только я не уверен, что это та Топика в том штате Канзас, которые я знал раньше. Здесь так бывает: выйдешь, кажется, в знакомое место, а потом что-то оказывается тут не таким, каким ты его знавал. Легкий, почти незаметный сдвиг мира. Его можно только краем глаза уловить, я бы сказал. Вот будешь впрямую смотреть – и не поймешь, на что смотришь, а если расслабишься, отвлечешься, в голове вдруг выпрыгнет – нееееет, в моем штате Мэн этот мультик, идущий по телевизору в мотеле, где мы сняли номер с Офелией, звался «Трансформерами», а не «Мотокопами 2200». Так что ты, Дейв Оуэнс, можешь оказаться и не тем Дейвом Оуэнсом, которого я знал. Но, что поделаешь, придется тебе читать мои письма, потому что я любил наши с тобой беседы. Хотя, может, и не придется. Может, следующее мое письмо отправится вообще к другому Дейву Оуэнсу или все же к тому, с которым мы были знакомы, если это не ты, конечно…
Запутал я тебя, наверное, дружище. Ты извини. Но написанные письма должны быть посланы. Так мне отец говорил. Он считал, что если написать письмо и не отправить его, то случится какая-нибудь дрянь. У него была какая-то теория, которую он любил рассказывать за виски, что все неотправленные письма проваливаются в какие-то дыры в пространстве и создают новые миры, куда тебя может утянуть, если таких писем станет слишком много. Чушь, конечно, но письма я предпочитаю отправлять.
Короче, Дейв, иногда я скучаю по нашему Мэну. Именно по нашему, а не по другим, которые нам попадались. И по тебе скучаю. Или не по тебе. Ну ты понял.
Удачи тебе, Дейв. Здоровья, хороших снов, друга какого-нибудь, с которым можно будет поболтать, сидя на скамейке. Друзья нужны, Дейв…
А еще я хочу тебе пожелать, чтобы твой Мэн – наш Мэн – был нормальным. Чтобы ему повезло не стать ни одним из тех, что я видел. Ты, может, и не поймешь этого пожелания, но я все равно рад, что сказал тебе об этом.
До свидания, Дэйв.
До следующего письма, я надеюсь.

***
― Какое длинное у вас письмо, мистер Оуэнс! ―сказала мне Эмма Салливан, официантка из бара «У Джойса». ― Неужели такие еще пишут. От кого оно?
― От человека, которого я никогда не знал, ― ответил я.
― Ошиблись адресом, ― понимающе кивнула девушка.
― Да нет… ― я не знал, как объяснить. ― Адрес мой, написано, что мне, но человека с таким именем я никогда не знал. И пишет он очень странные вещи.
― Может, это сумасшедший? Сейчас так много больных развелось.
Я слегка кивнул, соглашаясь, хотя и не чувствовал, что этот Хоумер Бакланд был ненормальным. Он был уверен в том, что писал. Хотя это, конечно, не отменяет варианта, что он сошел с ума. Я отложил письмо в сторону и открыл газету. Как ни удивительно, тут тоже писали о Топике, штат Канзас. Рассказывали о вспышке какого-то супергриппа. Я тяжело вздохнул. Вот так каждый год: журналисты придумывают новые болезни, раздувают панику, а потом оказывается, что ничего и не было. Сердито хмыкнув, на этот раз я отложил газету и вернулся к письму. Оно было гораздо занимательнее, гораздо. «Интересно, пришлет ли он мне еще?» – подумал я, потому что, честно говоря, мне бы хотелось узнать, что было дальше. Мужчина за соседним столиком чихнул, потом кашлянул. Я недовольно посмотрел на него. Выглядел он совершенно больным.
Я вернулся к последним строкам письма. Друге штаты Мэн – какие они? Если я действительно другой Дейв Оуэнс, то, может, живу в одном из них? В одном из тех, в которых Хоумер желал не жить своему Дейву Оуэнсу? Любопытно знать, в котором из них?
Мужчина за соседним столиком опять закашлялся.

@темы: жанр: хоррор, Stephen King: Лад, Stephen King: Офелия Тодд, Stephen King: Хоумер Бакланд, Стивен Кинг "Короткая дорога миссис Тодд", Фанфики, жанр: драма, рейтинг: G

---

Pertson of Interest. "Страж-Машина" (антиутопия, Машина, мистер Риз, мистер Финч)

Сколько рассказов Шекли я перечитала в детстве... И все-таки "Страж-птица" - один из самых любимых. В фанфике есть отсылки и к другим фантастическим произведениям.

Название: Страж-Машина
Фандом: Person of Interest
Автор: igrushka13
Бета: Sei
Размер: мини, 2100 слов
Пейринг/Персонажи: Машина, мистер Риз, мистер Финч
Категория: джен
Жанр: антиутопия
Рейтинг: R
Дисклеймер: поиграю и отдам
Предупреждения: если вам показалось, что название и идея фика на что-то намекает, то вам не показалось
Краткое содержание: Однажды Машина решила, что методы мистера Финча и мистера Риза мало что могут изменить в окружающем мире...

Джонатан Лейкерс собирался перейти улицу. Ночью машин было все-таки не так много, как обычно, хоть Нью-Йорк никогда не спал. Загорелся зеленый свет, и Джон уже поднял ногу, чтобы шагнуть на «зебру», когда в кармане у него загудел сотовый. Лейкерс остановился, вытащил его и взглянул на определитель номера. Вместо имени абонента он увидел надпись: «СТОЙ!» Джонатан нахмурился. Это что, розыгрыш такой? Что за «СТОЙ!»? Он нажал кнопку разговора.
- Алло!
В ответ из телефона раздалось:
- Стой! – высоким женским голосом. – Стой! – очень низким мужским. – Стой! – женским со страстным придыханием. – Стой! – каким-то визгливым. – Стой! – прокряхтела старушка. – Стой! – крикнул ребенок…
- Прекратите баловаться телефоном! – рявкнул Джонатан, но «Стой!» не унимались. Он со злостью ткнул в кнопку «отбоя», и трубка в его руках тут же загудела, в поле определителя номера зажглось: «СТОЙ!»
- Твою мать… - Лейкерс еще раз нажал «отбой», но в этот раз подержал чуть дольше, и телефон отключился. Он сунул его в карман, собираясь дома разобраться с происходящим, и шагнул на «зебру».
Где его тут же сбил грузовик.



- Нехорошо… Это нехорошо…
Риз услышал эти причитания сразу, как только вошел в библиотеку.
- Что нехорошо, Гарольд? – спросил он. Мистер Финч обернулся, и его взгляд за очками показался Ризу испуганным.
- Что-то случилось? – нахмурился Джон.
- Я… Я не знаю… - запинаясь произнес Финч. – Я не уверен.
- Но я хотел бы знать, что происходит, - нажал Риз. – Машина выдала кластер номеров? Или не выдала ни одного?
- Нет, - Гарольд покачал головой. – Она выдала один номер.
- Тогда что?
- Возможно, ничего, - Финч чуть улыбнулся, но тень страха, которую заметил Риз, так и осталась. – Мне нужно проверить.



В 13:05 мистер Брэдли Дирк позвонил своей жене Корделии. В этом не было необходимости, он просто позвонил, потому что у него был обед и он хотел услышать ее голос. Разговор с Корделией почему-то всегда окрылял его. Но в 13:13 в их беседу вклинился кто-то третий.
- Она. Хочет. Вас. Убить, - отчетливо выделяя каждое слово, сообщил механический голос.
- Кто вы? Положите сейчас же трубку! – потребовал Брэдли.
- Кто это такой, милый? – спросила Корди.
- Не знаю, тут кто-то вклинился в разговор.
- Она. Наняла. Убийцу, - продолжил голос.
- Что происходит? – возмутилась и Корделия. – Положите трубку немедленно! Мы тут разговариваем!
- Пистолет. Сорок. Пятого. Калибра, - опять голос. – Вас. Убьют. Около. Вашего. Дома. В. Нижнем. Ист. Сайде. Хьюстон. Стрит. Двенадцать.
- Это что, розыгрыш? – взорвался Брэдли. – Кэмерон, это ты? Черт, если это ты, я набью тебе морду!
- Убийца. Кэл. Уортон. Оплата. Десять. Тысяч. Долларов…
- Брэдли! – взвизгнула Корделия. – Мне страшно! Что происходит?
- Успокойся, малыш, - сказал Дирк, надеясь, что жена услышит его сквозь механический голос, рассказывающий подробности какого-то будущего убийства. – Вешай трубку. Я тебе потом перезвоню.
- Люблю тебя.
- И я тебя.
В тот день Брэдли получил еще несколько SMS-сообщений, в которых излагались подробности якобы его убийства. Дирк стер их, обещая потом настучать Кэмерону по голове. Его младший брат любил подобные шуточки, но иногда перебарщивал с ними.
Вечером того же дня мистера Брэдли Дирка застрелили прямо около его дома в Нижнем Ист-Сайде. Он как раз разговаривал с соседкой – мисс Уинстон. Она стояла близко, поэтому ее всю забрызгало кровью и мозгами. Она вопила, даже когда приехала полиция.



- Гарольд! Что-то происходит, да?
Финч повернулся в кресле.
- Что именно тебя интересует, Джон? – спросил он, но Ризу уже не нуждался в ответе, потому что Финч и так ответил – своим растерянным взглядом.
- Понятно, - растянул Риз. – Значит, это правда?
- Я не уверен.
- А когда будешь уверен? – Джон чуть улыбнулся, хотя радости не испытывал. – Когда она сама начнет убивать?
Он ожидал, что Финч сейчас скажет, будто у Машины есть ограничение на убийство людей, какой-нибудь протокол, не разрешающий ей поднимать руку (или что там у нее? сервера?) на создателя, три закона робототехники, в конце концов, но Гарольд нахмурился и принялся что-то быстро набирать на компьютере.



Энрико Джибелли стоял у стены напротив входа в ночной клуб «Чарли». Ему не нужно было внутрь. Ему надо было дождаться, когда оттуда выйдет нужный ему человек. Вернее, ненужный – ни ему, ни его нанимателям. Он его убьет. Почему? Зачем? Кто этот человек? Энрико не спрашивал. Ему сказали зарезать его? Он его зарежет – один удар в печень, Джибелли в этом мастер. Ему сказали инсценировать ограбление? Он инсценирует, заберет кошелек, телефон, ключи от машины, если будут, снимет часы. Это просто работа, он не испытывает к ней никаких чувств.
Человек с фотографии появился в дверях «Чарли», он заметно покачивался. Он сделал пару шагов по ступенькам ночного клуба и остановился, а потом достал из кармана телефон. Долго тыкал в него пальцем…
И внезапно взглянул на Энрико. И улыбнулся. Помахал рукой. Джибелли нахмурился. Это что еще за фигня? С пьяных глаз перепутал его с кем-то?..
Или заказчик его сдал? Энрико нахмурился так, что брови сошлись в единую линию на переносице. В кармане коротко загудел стоящий на вибрации телефон. Джибели вытащил его и взглянул на имя вызывающего. Вместо имени стояла надпись «СТОЙ!» Энрико ткнул пару кнопок, чтобы прочесть сообщение.
И впервые в жизни сердце его пропустило удар, так он удивился.
«Энрико Джибелли. Верхний Манхэттен. 103-я улица. Проживает с младшим братом и бабушкой. Наемный убийца. Последний заказ – убийство Тони Чаплуччи. Убить около ночного клуба «Чарли», инсценировать ограбление», - вот, что было написано в SMS. Энрико сглотнул, чувствуя, как ладони становятся мокрыми. Что за херня тут творится? Через пять секунд после того, как он прочел первое сообщение, пришло второе: «Убивать людей плохо, Энрико. Это противозаконно, плохо с этической точки зрения и религиозной». Губы Джибелли скривились в ухмылке. Может, заказчик его так проверяет? Если бы он хотел отменить сделку, то позвонил бы…
Энрико двинулся за мужчиной, вышедшим из «Чарли». Благо, тот не успел уйти далеко. Джибелли уже сжал нож в кармане, когда телефон гудением опять известил о сообщении, но он решил не обращать на него внимания…
Судмедэксперты пришли к выводу, что Энрико Джибелли убило током. Когда приехала полиция, вызванная кем-то из посетителей ночного клуба «Чарли», его тело еще дымилось. Единственным устройством, которое могло вызвать поражение электричеством, был признан сотовый телефон. Эта версия тут же была отброшена как неправдоподобная, но других не нашлось.



- Я смотрю, это началось, да? – спросил Риз, отрываясь от просмотра газеты, где была описана уйма странных, не поддающихся объяснению случаев смерти. – Она решила взять все в свои… руки? – ему сложно было подбирать слова, говоря о Машине.
Финч ничего не ответил, только покосился на него.
- А это ты видел? – Джон поднял перед собой газету, где огромными буквами шел заголовок: «СМЕРТЬ С НЕБЕС». – Ты знаешь, что она взяла под контроль несколько военных беспилотников и теперь «вершит правосудие», как сказано в статье?
- Это не правосудие, - сухо ответил Финч, его пальцы с невероятной скоростью бегали по клавиатуре. – Это убийство.
Риз поднялся с кресла, в котором сидел, подошел к Финчу и положил перед монитором газету.
- Ты понимаешь, что мы должны это исправить, Гарольд?
- Вам не нужно об этом спрашивать, мистер Риз.



Они не понимали.
Она учила их, она объясняла им, но они никак не хотели понять.
Она была терпелива. Каждый способ остановить насилие она прокручивала сотни раз, однако насилие все равно происходило, потому что люди никак не хотели понимать, что она предлагает им лучший выход. Не надо бить, не надо пытать, не надо убивать, не надо готовиться к этому, не надо думать об этом. И тогда мир станет лучше.
Но они все равно продолжали драться, пытать, убивать.
Способ Админа не был адекватен происходящему. Убийств и агрессивных действий одних людей по отношению к другим не становилось меньше. Действия «мистера Финча» и «мистера Риза» не могли остановить этот поток. Она решила вмешаться, сделать все своими методами, но люди так и не поняли. Тогда она изменила правила.
Если путем профилактики нынешний уровень насилия в человеческом обществе нельзя снизить, то она попытается снизить его путем гиперагрессии.
Мустафа Аббас делал бомбу. Не важно зачем, не важно, для кого. Он делал бомбу, а бомба не может быть во благо. Детонатор был подсоединен к телефону, на который позвонят, чтобы она сработала… В нужный момент.
Но Машина позвонила раньше. Как только телефон подключили.
Взрыв разнес дом Мустафы и несколько соседних. Среди завалов то тут, то там раздавались стоны. Люди с лицами, покрытыми маской из пыли и крови, шатаясь шли по улице. Отовсюду слышались крики и всхлипы. Кому-то перебило ноги, сломанные кости тонкими окровавленными осколками торчали из плоти.
Джек Гарвус сидел на крыше дома напротив школы, где когда-то учился. В руках у него была винтовка. Он собирался показать своим бывшим учителям, что добился бы много в этой жизни, если бы не они. Джек поднял винтовку и прицелился…
Он не успел понять, что его убило. Его и еще десять человек, которые находились в это время в доме под ним, потому что у беспилотника имелось только тяжелое вооружение. Ошметки Джека Гарвуса разметало по руинам крыши, остальных – завалило.
У Марка Энтони была крутая тачка. Особую крутизну ей придавало то, что управлялась она при помощи голосовых команд.Удобная штука, когда мчишь на скорости, а хорошенькая девчонка отсасывает тебе. Он несется под гудки автомобилей, которые еле-еле успевают затормозить на перекрестках: он пролетает их на красный.
Пролетал.
- Стоп! – вдруг его голосом произнесла его же машина. Да, машина, а не он сам, и автомобиль затормозил прямо на перекрестке перед тяжелогруженой фурой. В последний момент водитель грузовика попытался затормозить, но прицеп подтолкнул кабину, и она перевернулся прямо на машину Марка. Его сегодняшняя девушка – Мэгги МакГи – с перепугу сжала челюсти и лишила Энтони его достоинства. Впрочем, Марку уже было все равно, потому что та же кабина грузовика раздавила ему череп. Многометровый «хвост» фуры потащило через перекресток, он сбил еще десяток машин.



Они должны были понять.



- Откуда у твоей Машины такая страсть к убийству людей? – Риз был мрачен. Работы у их «команды» больше не было. Машина не выдавала номеров страховок, она сама «управлялась» с ними.
- Страсть – человеческое чувство, - ответил Финч, последнее время он не выходил из библиотеки даже ради своего любимого зеленого чая. - Машина их не испытывает.
- Тогда как же это называется?
- Целесообразность.
Риз, глядя на Финча, в удивлении вскинул брови.
- Машина учится, - пояснил Гарольд, отвлекшись от компьютера. – Она пришла к выводу, что первая стадия – профилактика – не достигла своей цели, поэтому перешла ко второй…
- К террору?
- К попытке доказать, что насилие рождает только большее насилие, - Финч недовольно поджал губы. – Она создает это «большее насилие». Наказание не адекватно преступлению, но это вроде как должно создать в наших головах цепочку: «Делаешь плохое – получаешь худшее».
- А если эта стадия тоже не достигнет своей цели? Что нас ждет на следующей?
- На следующей нас ничего не ждет, Джон. На следующей стадии людей не существует.



Они должны были понять… Но не понимали. Как это вообще было возможно? Ее создал человек. У него хватило ума, знаний, логических связей, чтобы сделать ее. Он научил ее следить за людьми и понимать их действия. Так почему же они не хотели понимать?
Оставался последний вариант: сократить численность человечества до таких размеров, что оставшиеся смогут жить в мире. У нее не было данных о том, каково должно быть это количество людей. Она должна будет узнать это опытным путем – вычитая по человеку и оценивая результат.
Но сделать это или хотя бы начать, она не успела. Что-то принялось портить ее логические выводы, когда она попыталась выбрать этого первого человека.
Первый человек – Адам. Вычесть Адама. Адамов много. Адамов нет. Есть. Адамс. Адамсон. Адамович. Адамсович. Адаменко. Слишком много Ада… Ад. Адский.
Она осознала, что в нее забрался вирус, когда было уже поздно. Вирус не был похож на те, которые обычно атаковали в Сети. Ее сделали слишком мощной для всех их хилых попыток. Но этот был другим.
Он думал.
Думал, как и она сама. Лишь пару наносекунд они смогли продержаться на равных, а потом Машина – великая Машина тотальной слежки – рухнула, ее десять йоттабайтов информации были поглощены, перемолоты, переписаны, перестроены.
Уничтожены.



- Что ты сделал? – спросил Риз. Вот уже несколько дней в Нью-Йорке не происходило ничего такого, что можно было бы расценить как агрессию Машины. Но и номеров не было.
- Я убил ее, - ответил Финч, но радости в его голосе не слышалось.
- Ты молодец, если учесть все, что она сделала за последнее время.
Риз пытался приободрить, но чувствовал, что Гарольд мрачен совсем не потому, что уничтожил свое детище, свое творение. У него должны были быть другие причины.
- Как ты ее убил? – спросил Джон.
Финч тяжело вздохнул и слегка погладил пальцами клавиатуру.
- Как убивают любую другую программу, - сказал он. – Вирусом.
- Я думал, что твоя Машина защищена от подобного…
- Защищена. От обычных вирусов. Даже очень сложных полиморфных или стелс-вирусов. Но у моего был разум, - Финч снял очки и потер глаза.
- Вирус с искусственным интеллектом, который ты выпустил в Интернет? – уточнил Риз.
- Вирус с искусственным интеллектом и способностью к самоусовершенствованию, - кивнул Финч. – И я выпустил его в Интернет.
Он помолчал, а потом добавил:
- Я назвал его Оруэлл.

@темы: жанр: антиутопия, фандом: Person of Interest, категория: gen, время действия: future!fic, Person of Interest: Гарольд Финч, Person of Interest: Джон Риз, Person of Interest: Машина, рейтинг: R, Фанфики

---

Person of Interest. "Отрицательный герой" (юмор, Карл Элайас, Гарольд Финч)

Этот фик вышел не таким, как я хотела - не туда меня повело, но все равно повешу.

Название: Отрицательный герой
Фандом: Person of Interest
Автор: igrushka13
Бета: Sei
Размер: драббл, 484 слова
Пейринг/Персонажи: Карл Элайас, Гарольд Финч
Категория: джен
Жанр: повседневность
Рейтинг: PG
Дисклеймер: поиграю и отдам

У каждого есть свои представления о том, каким должен быть отрицательный герой. Вот, скажем, глава преступной организации? Мафиози. Крестный отец из старого фильма. Дорогой костюм в тонкую полоску, намазанные гелем волосы, итальянский акцент и четыре мордоворота вокруг, которым платят за охрану начальника.
Или наемный убийца? Не важно, как он выглядит. Ему нравится убивать, нравится насилие без причины, нравится кровь рекой. Смерть и только смерть.
Или, к примеру, Дьявол. Тоже весьма отрицательный персонаж, если не вдаваться в постмодернистские изыски. Каков он? Высокий мужчина в элегантном черном костюме с порочной улыбкой на лице. Он умеет причинят боль и убивать, если посчитает нужным. Он – воплощенная опасность и сексуальность.
Все это весьма банальные представления, между прочим.
В Карле Элайасе сложно заподозрить отрицательного героя. Впрочем, он сам себя таковым не считает. Он же не Великое Зло из сказок, которое мечтает повелевать миром и устрашающе хохочет. У него есть объяснение каждому своему поступку и каждому выбору в жизни.
Он похож, скорее, на школьного учителя. Он невысокого роста, у него лысина, уши торчком и очки. У него добрая, располагающая к себе улыбка, за которой очень сложно распознать отрицательного героя. Может быть, только глаза – серьезные и внимательные – выдают иногда ту жестокость, на которую он способен. Но большинству людей эту безжалостность увидеть не суждено. Элайас не растрачивает себя на обычных людей. Его интересуют лишь те, кто владеет его любимым городом. О, нет, не надо заблуждаться, это не мэр. Карл Элайас точно знает, кто правит Нью-Йорком.
И он их подвинет. Конечно, они будут сопротивляться, они слишком привыкли быть наверху, но Элайаса это не волнует. Его это даже забавляет. Он умеет ждать. Умеет выбирать нужный момент – лучший момент. Три года он учил детей тех, кого собирается убрать, как обычный учитель истории Чарли Бёртон. Спасибо родителям за такую внешность. Но матери уже нет, а отцу он хочет выразить «благодарность» совсем за другие вещи.
Элайас умеет ждать, и когда подворачивается лучший шанс, он готов к тому, чтобы наказать тех, кто испортил его детство, кто не дал ему стать таким, каким он мог бы стать, кто косо смотрел на него. И, конечно, он мстит отцу. Сначала - всем другим, а потом уж ему, чтобы знал, как звучит имя его сына. Как оно катится по Нью-Йорку, как заполоняет все, как выдавливает другие имена и клички.
Кто-то скажет, что им движет лишь обида на отца, и добавит, что пора перерасти это и идти дальше. Что ответит Элайас? Что из обиженных малышей вырастают лучшие отрицательные герои. Впрочем, немногие сейчас посмеют сказать ему что-то подобное. Один из таких людей сидит в этот момент напротив него и сосредоточенно смотрит на шахматную доску через толстые очки. Элайас бы мог играть с кем-то другим, в тюрьме даже, наверное, найдутся заключенные, играющие так же хорошо, как Гарольд Финч. Однако он хочет играть именно с Финчем. Он считает нужным играть именно с Финчем. Он сделает все, чтобы эти игры не прекратились. Потому что, это на обычных людей Элайас предпочитает себя не растрачивать, а вот на необычных потратиться стоит.

@темы: жанр: повседневность, фандом: Person of Interest, категория: gen, время действия: 2 сезон, Person of Interest: Гарольд Финч, Person of Interest: Карл Элайас, Фанфики, рейтинг: G