Первый фанфик - перевод фанфика Доджер "Mysterious Ways". Может быть, кто-то скажет, что он слишком слезный в конце, но начало и общая идея как раз такая. как я бы хотела. Поэтому и перевела, в общем.
Второй фанфик - мой. Просто разные взгляды на веру, вину и Бога. Первоначально фанфик назывался "Высшая лига убийц" и у него было немного другое наполнение, но потом (не без помощи leea, которая всегда была, есть и будет человеком. который всегда направляет меня в нужную стороны, если меня заносит) поняла, что не могу назвать всех людей в этой серии убийцами. Ну то есть да, могу, если захочу, но это будет значить, что я иду против себя и против того, что на самом деле чувствую по поводу серии. Видимо, когда начала писать, было желание эпатировать читателя, что ли... Потом Ли (опять Ли) рассказала одну историю, и я образумилась Поэтому Рой ЛеГранж был полностью переписан, остальные герои поправлены.
1.
Название: Mysterious Ways
Автор: Dodger Winslow
Оригинал: dodger-winslow.livejournal.com/5129.html
Разрешение на перевод: получено
Переводчик: Игрушка
Фандом: Сверхъестественное
Категория: gen
Герои: Дин Винчестер, миссис Рорк
Время действия: спустя семь месяцев после эпизода 112 «Faith»
Длина: 1901 слово
Дисклеймер: просто перевожу.
Неисповедимые пути
Неисповедимые пути
Он стоял и смотрел на ее могилу. Она была засыпана свежей землей. Цветы, оставленные в ее память, только начали блекнуть и увядать.
Хотя его глаза неотрывно смотрели на серый мрамор ее надгробного камня, он видел только воспоминания о ней, которые сохранились в его памяти. Ее милая улыбка. Тихое безмолвие, которое она несла с такой грацией. То, как ее волосы развевались на холодном ветру Небраски.
Он знал, что кто-то стоит за его спиной до того, как она заговорила. Он вдруг понял, кто это, и, поняв, подумал, что не должен был оставаться здесь так долго, чтобы его заметили.
– Я знала, что однажды ты придешь, – сказала она. – Не знаю откуда, но я была уверена.
Он так и не обернулся. Тогда миссис Рорк встала перед ним. Она прибавила десяток лет за те семь месяцев, которые он ее не видел. Она выглядела усталой, а не постоянно ищущей выход. Изможденной, а не одержимой.
– Я уйду, если вы хотите, – ответил он.
И удивился, когда она улыбнулась.
– Нет. Ты можешь остаться. Думаю, она хотела бы, чтобы ты остался.
Миссис Рорк повернулась и взглянула на могилу дочери. Она встала на колени около ее надгробия и поправила букет увядающих цветов, который склонился на одну сторону.
– Знаешь, она никогда не винила тебя, – сказала она ему, не отрываясь от процесса.
– Знаю.
Женщина закончила и опять встала. Она отступила от могилы и оказалась очень близко к молодому человеку, который стоял рядом с надгробием. Он засунул руки в карманы, его плечи ссутулились, будто защищаясь от несуществующего ветра. Ему словно было холодно, несмотря на то, что день был не по сезону теплым.
Он подумал, что это произошло случайно, что она отодвинется, как только поймет, как близко они стоят друг к другу. Но этого не произошло. Она не отодвинулась. Она стояла на прежнем месте, разделяя этот момент с ним. Он понял: она верит, что он этого заслуживает.
Ее дочь умерла, и он виноват.
Одним этим движением она сказала ему больше, чем словами.
– Но я винила. Я так долго винила тебя. Если бы тебя там не было, если бы ты не привлек его внимания, назвав его шарлатаном, если бы он выбрал ее, а не тебя…
Она покачала головой – грустный жест разочарования и воспоминаний.
– Но не только тебя, – продолжила она после некоторого молчания. – Я винила преподобного ЛеГранжа. Винила Бога. Думаю, я могла бы даже обвинить ее однажды, – она скрестила руки на груди, защищаясь от холода, или от воспоминаний, или от того и другого. – И, конечно, я винила себя. Может, я мало молилась. Может, я сделала что-то, чем заслужила то, что случилось с ней. Может, я сделала что-то, чем заслужила видеть то, что происходило с ней
Она взглянула на Дина и улыбнулась. Ее глаза наполнились слезами. Ей было не стыдно, что они текут и падают на землю, которая разделяет с ней ее горе.
– Ты ищешь кого-то, чтобы обвинить, когда твой ребенок умирает. Я не знаю почему. Но уверена, что ты знаешь.
Он не придумал, что сказать, поэтому не сказал ничего.
Миссис Рорк повернулась к могиле дочери.
– Но, в конце концов, – тихо проговорила она, – когда в Лейле остался только дух и воля прожить еще один день, она научила меня тому, чему пыталась научить очень долго. Принять. Перестать искать способ остановить. Перестать искать способ замедлить. Перестать искать способ объяснить то, что произойдет. Просто принять.
Ее голос звучал таким далеким и полным боли, что его было тяжело слышать.
– Ей было больно, но она оставалась здесь, пока я, наконец, не приняла то, что должно случиться. И когда я сделала это, она просто ушла. Она умерла, – она вытерла рукой слезы с лица, потом миссис Рорк опять заговорила с ним: – Она столькому научила меня за свою жизнь. Больше, чем я когда-либо могла научить ее.
– Она была такой, – ответил он.
Миссис Рорк взглянула на него так, что он пожалел, что произнес это. Он не имел никакого права говорить матери, какой была ее дочь. Он знал ее лишь два дня. Она знала Лейлу всю жизнь.
– Я просто хотел сказать, что она научила и меня тоже, – быстро добавил он. – За те два дня, что я знал ее, она... – он замолчал и взглянул себе под ноги. – Извините, мне лучше уйти.
– Она никогда не винила тебя, – повторила миссис Рорк. – Я тебе говорила?
– Да.
– А ты винишь себя?
Дин закрыл глаза. Какое-то время он молчал. Потом взглянул на нее и встретился с ней глазами:
Она подошла ближе и коснулась его лица. Ее пальцы скользнули по его коже, как воспоминание о матери, успокаивающей своего ребенка.
– Не надо, – мягко сказала она. – Она не хотела бы. Ты ей нравился. Ты ей очень нравился.
– Я хотел бы знать ее лучше.
Она качнула головой. Ее рука упала.
– Нет, не надо. Если бы ты знал ее лучше, сейчас было бы еще больнее.
Он взглянул в сторону, он смотрел куда угодно, только не на нее.
– Я хотел бы, чтобы все пошло по-другому, – почти прошептал он.
– Я знаю. Моя дочь очень хорошо разбиралась в людях. Она увидела что-то в тебе. Я верю в это, даже если сама этого не вижу.
Наконец, он смог опять взглянуть на нее:
– Я пойду. Вам надо побыть с ней одной.
– Я всегда одна с ней, Дин, – ответила миссис Рорк. – Я сидела с ней, когда она умирала. Я похоронила ее. Я плакала на ее могиле, пока не выплакала все, что могла, – она сжала его руку. – Останься с ней. Сколько захочешь. А когда уйдешь, помни о ней. Она заслуживает, чтобы о ней помнили.
– Да, – кивнул он. – Заслуживает. И я буду помнить.
Миссис Рорк ушла. Звук ее шагов стих. Далекий шум заводящейся машины отметил ее отъезд.
И оставил его одного.
Он стоял еще минут десять, рассматривая ее имя, выбитое на камне.
– Прости меня, Лейла, – шепнул он. – Мне так жаль, что это был я, а не ты.
Он отвернулся, чтобы уйти. Когда Дин сделал шаг от ее могилы, то оказался в ледяном тумане, таком холодном, что он пробирал до костей. Его сердце сжалось в груди. Пульс застучал в висках.
– Лейла? – спросил он у тишины кладбища.
– Ты же знаешь, что она права, – голос Лейлы раздался шепотом в его левом ухе. – Я никогда не винила тебя.
Он почувствовал жар ее дыхания на своей коже, когда она говорила. Он почувствовал ее аромат в холодном воздухе.
– Ты должна была, – ответил он не оборачиваясь. – Из-за меня ты не получила своего чуда.
Она рассмеялась. Он вспомнил, как вспыхивают ее глаза, когда она смеется.
– Я видела чудо, Дин, – ответила она. – Просто оно было таким, что я не смогла его понять тогда.
– Каким?
– Ты.
Он обернулся, пытаясь ее увидеть. Ее нигде не было.
– Где ты? – потребовал он у тишины вокруг себя.
– Я здесь, – ее голос звучал около его уха.
– Что ты имеешь в виду, говоря обо мне?
– Ты. То, что ты излечился. Это было чудом.
– Это не было чудом, – горько усмехнулся Дин. – Это Сью-Энн играла в Бога.
– Ты ошибаешься.
– Я не ошибаюсь. Меня излечил не Рой. Я пытался тебе рассказать об этом тогда в шатре. Это была Сью-Энн. Она забрала жизнь у одного человека и дала ее мне. У человека, который не подходил под ее благочестивые стандарты. Он умер. Я выжил. Это не чудо. Это убийство. Она сделала меня его частью, сделала меня соучастником.
– Чудо не в том, что ты исцелился, Дин, – мягко ответила она. – Оно в том, что выбрали тебя. Я знаю, что делала Сью-Энн. Сейчас я знаю множество вещей, о которых не подозревала тогда. И я знаю, что увидел Рой, когда заговорил с тобой. Сейчас я тоже это вижу. Думаю, я и тогда это видела.
– И что ты видишь?
– Кто ты есть, – ответила она просто. – И это увидел Рой. Без внутреннего зрения, без сил, которыми он верил, что обладает. Он заглянул в твое сердце и увидел, кто ты. Вот почему он выбрал тебя. Вот почему он решил, что ты будешь жить. Это была не Сью-Энн. Это было чудо.
– Это была ошибка, – упрямо ответил Дин. – Должна была быть ты. Мы оба знаем, что это должна была быть ты.
– Бог не выбрал меня для спасения. Он выбрал тебя.
– Меня выбрал не Бог. Меня выбрал Рой.
Он почувствовал ее руки, давление ее пальцев на свои плечах, ее прикосновение на своей шее. Он опять уловил ее аромат, увидел ее в своих воспоминаниях. Она улыбалась, смотрела в его глаза, что заставляло его чувствовать боль и вину.
– Просто поверь, – шепнула она в его ухо. – Пути Господни неисповедимы.
И она ушла. Только что была тут, а сейчас, он понял, она ушла.
– Лейла?
Все вокруг молчало. Его ничего не касалось. Ничего не пахло ей. Он не чувствовал ничьего дыхания на своей коже.
– Лейла? – снова позвал он, громче и настойчивее.
Ничего.
Он повернулся, осматривая ее могилу, осматривая деревья за ее надгробием, осматривая каждый уголок безмятежного кладбища, где покоились останки Лейлы Рорк.
Ничего.
Она ушла.
А может быть, ее никогда здесь и не было.
Он сунул руки в карманы и пошел к машине. Она была припаркована неподалеку, поэтому путь не занял у него много времени. Когда Дин протянул руку, чтобы открыть дверь, металл вдруг обжег его холодом. Он отдернул руку и отступил назад.
– Что за...
Импала выглядела вполне нормально, но кое-что нельзя было объяснить. Белый иней, покрывающий ее. Каждая дверь сверкала тысячами бриллиантов под дневным солнцем. Машина и колеса покрывал тонкий слой песка и дорожной пыли, но все окна были заморожены.
Он молча стоял и смотрел, как что-то начало проявляться.
Иней таял. Вода сбегала по стеклу. Будто невидимый огонь выжигал линии на льду. Они складывались в слова. Буквы принимали форму. Проступало послание. Он видел, как оно проявляется, как оно разрушает лед изнутри, как оно прожигается, превращая иней в воду, которая стекает вниз. Оно появилось всего на несколько мгновений, но и их было достаточно, чтобы он увидел их и не увидел.
Просто поверь.
Он стоял под солнцем, смотрел на Импалу, и слезы, которых он даже не замечал, текли по его лице. Он почти не дышал из страха потерять это мгновение, не дышал из страха забыть, что это мгновение было и что оно значило.
Он закрыл глаза. Воспоминание о руке целителя, касающейся его лица, было таким реальным, будто это происходило сейчас. Это прикосновение обещало жизнь, обещало спасение, обещало чудо, которого не существует. Дин узнал об этом в четыре года, увидев мать в огне на потолке комнаты своего младшего брата.
Воспоминание о матери заполнило его разум. Она улыбалась, как и всегда, когда он вспоминал о ней. Он упал на колени – настолько сильное впечатление произвело на него это мгновение красоты.
Воспоминание о его матери изменилось. Ее лицо смягчилось, стало моложе. Оно напоминало ему ту, которую он видел недавно. Ту, которую он недавно потерял.
То, что Дин видел, не было призраком или видением. Это происходило только в его разуме. Это было воспоминание, которое он узнал, когда оно стало проигрываться раз за разом. Она взглянула на него, грустно улыбнулась, как умела улыбаться только она.
– Вот, – сказала Лейла, ее голос был мягким и тихим, он звучал на всех уровнях его существования, – вот оно – чудо.
Потом она отвернулась и исчезла.
Дин открыл глаза. Он стоял на коленях на холме около дороги посреди кладбища в Хастингсе, штат Небраска. Его джинсы намокли от влажной травы, и холод уже чувствовался кожей. Его Импала стояла перед ним. Ее черную поверхность покрывала пыль двухсот миль шоссе между штатами. Это расстояние он проехал от того места, где был, когда Сэм оторвался от своего ноутбука и взглянул на него глазами, полными горя и печали.
Он с усилием встал. Металлическая поверхность казалась нормальной под его руками, когда он открыл дверь Импалы, может быть, даже немного теплой под дневным солнцем. Он сел и завел мотор.
Ветровое стекло было влажным и чистым. Сквозь него все виделось гораздо яснее, чем когда-либо.
– Просто поверь, – сказал он вслух самому себе, машине, кому-то, кто мог бы услышать его. Потом он уехал с кладбища, не оглядываясь.
Конец
2.
Название: Каждый выбирает
Автор: Игрушка
Фандом: Сверхъестественное
Жанр: размышлизмы на тему веры, вины и Бога
Рейтинг: G
Категория: gen
Время действия: эпизод 112 «Вера»
Длина: 2077 слов
Предупреждение: POV’ы разных героев из эпизода 112
Дисклеймер: чисто для развлечения, моего – ничего
Аннотация: Кто-то хочет выжить, кто-то готов умереть – и кто-то решает, кому жить, а кому умирать.
Каждый выбирает
Каждый выбирает
Don’t fear the Reaper...
Жнец
Смерть его давно не волновала. Как, впрочем, и жизнь. Хотя жизнь была забавнее – ее можно было сделать смертью. Этот процесс всегда шел в одну сторону. Жил вот так себе человек, жил. Может быть, даже и не подозревал, что ему суждено погибнуть именно сегодня. А может, наоборот, надеялся, что смерть заберет его через секунду, потому что устал ждать.
Жнеца не волновало, что думает тот, за кем он приходил. Была жизнь – и не стало жизни. Ему не надо было платить, быть благодарным или проклинать его. Он работал, как автомат с одной функцией.
Сью-Энн его «перепрограммировала».
В этом даже было что-то заманчивое поначалу: забрать смерть и дать жизнь. Жнец чувствовал себя жонглером в цирке, когда перебрасывал жизнь из своих рук в руки слепого. Его смертельный номер всегда собирал аншлаг и вызывал бурю аплодисментов. После первого своего выхода он сменил черный капюшон, плащ и косу на черный стильный костюм и галстук. Когда он был в обычном одеянии те, у кого он забирал жизни, слишком пугались и портили весь настрой его «номера».
Правда, постепенно и этот обратный процесс перестал его волновать. За него выбирали все – и жертв, и спасенных. Это убивало в Жнеце жизнь, если говорить образно, конечно.
За всю свою карьеру он улыбнулся лишь однажды – когда забирал жизнь Сью-Энн. Жнец сделал это почти с нежностью, ведь он забирал ее не для кого-то – для себя. На память.
Сью-Энн
Хорошо быть Богом. Ты видишь все, ты знаешь все – что было и что будет, куда пойдет каждый человек и где свернет не туда. Знаешь, кто и где оступится.
Знаешь, кому и когда суждено умереть.
Легко смотреть со стороны, когда это не касается лично тебя. От кладбищ веет тишиной и спокойствием. Свежевырытая могила приятно пахнет землей, надгробия занятно читать, отмечая, кем был покойный и что ему обещают после смерти. Увядшие цветы заставят думать о нерадивых родственниках, которые позабыли дорогу на кладбище.
«Да, такова уж судьба». «Ах, каким он был молодым». «Покойся с миром» и прочая чушь. Так легко и красиво можно переживать, если все это не с тобой.
Но когда умирает кто-то рядом, от кладбищ за милю начинает веять разрушением и тлением. Свежевырытая могила становится бесконечной дырой. На надгробиях ты видишь только слова о тех, кто остался и кто теперь скорбит. Твои цветы в конце концов тоже увянут. Такова уж сила кладбищ.
Сью-Энн Богом не была. Поэтому не могла просто отпустить, когда ее мужу суждено было умереть. С какой стати? Кто решил? Кто и где записал, что сейчас его очередь?
Если уж Богу это неважно – или, может быть, у него нет времени на то, чтобы следить за тем, кто живет и кто умирает, – она взяла на себя эту обязанность. Правда, она – всего лишь человек. Если Бога не хватает на жизнь и смерть, то где уж справиться ей? Сью-Энн взяла на себя, как она решила, самую трудную часть – смерть. За распределение жизней пусть отвечает Рой.
Приятно знать, что они помогают Богу и дают ему время заниматься более важными делами.
Миссис Рорк
Ее раздражало каждое движение глаз, каждая улыбка, каждая слеза. Каждый вдох и выдох. Ее раздражала их способность жить. Ее вообще раздражала жизнь. Люди вокруг могли быть, существовать, жить. И ее злило, что они могли так много.
Жизнь представлялась ей длинной очередью к смерти. Кто-то поменялся с кем-то местами по доброте душевной, кто-то сам рванул вперед, устав ждать, кому-то выпал несчастливый билет на экспресс, довезший не то в начало, не то в конец этой очереди. Все зависело от того, откуда считать – от рождения или до смерти. Раньше ее выводила из себя неопределенность. «Никто не ведает, когда тебе на голову упадет кирпич», – говаривал ее отец. Теперь ее злило, что она приблизительно знает, когда умрет ее дочь.
Ее трясло от этого знания. Она не могла ни на секунду расслабиться, потому что люди вокруг ЖИЛИ и БУДУТ жить после Лейлы.
Она ненавидела их, как ненавидела Роя, за то, что он выбрал не Лейлу, как ненавидела Дина за то, что занял ее место, как ненавидела всех в этом шатре, потому что они тоже могли БЫ занять ее место. Будь у нее пистолет, она бы стреляла и стреляла, лишь бы для ее дочери очередь к смерти удлинилась хотя бы на день.
После смерти Лейлы она порой думала, что случившееся – наказание за такие вот мысли. Но ведь тогда должны были бы быть наказаны все, кто хочет счастья для своих близких. Счастья и жизни.
Дин Винчестер
Дин никогда раньше не задумывался над тем, как должен чувствовать себя пистолет. Он не выбирает, в кого стрелять. Это за него делает тот, что держит его в руке и жмет на спусковой крючок. Правда, пистолет вряд ли обо всем этом задумывается – железке все равно, кому посылать смерть.
Но сегодня Дин чувствовал себя именно пистолетом, у которого никто не спросил, в кого стрелять. Рой выбрал его из толпы, Сью-Энн послала Жнеца за неудобным ей человеком, тот выдернул из него жизнь и передал ее Дину. Он не мог отделаться от чувства, что, если бы не он, тот человек остался бы жить. Да, конечно, Дин понимал, что Сью-Энн все равно не остановилась бы до тех пор, пока на нее не вышел бы кто-нибудь из охотников или пока она не потеряла бы контроль над Жнецом, но ощущение, что именно он пришел и убил кого-то, не проходило. Дин за столько лет охоты убивал не раз, но всегда знал кого, что и почему. Он был тем, кто наживал на курок, и всегда видел, куда летит пуля.
Можно было винить Сью-Энн, Роя, Жнеца, ту тварь, которую нужно убить только разрядом электричества, свою собственную неосмотрительность и даже охоту вообще, свою жизнь и отца, вовлекшего их во все это. Но Дин винил себя. За двадцать два года охоты он точно знал, что такую вещь, как жизнь, нельзя приобрести на распродаже. Нигде нет запаса лишних жизней, откуда можно вытаскивать их при удобном случае. Чудес не бывает. Он должен был ПОМНИТЬ об этом. Он же ВЕРИЛ в это!
И слишком легко отнесся к Рою. Он не поверил в то, что исцеление может случиться. Не поверил и все равно получил чужую жизнь. Плюс ко всему он еще занял место Лейлы, которая теперь уже никогда не излечится.
Это походило на наказание. Не веришь в чудо? А раз не веришь в чудо, то почему вышел к Рою? Почему не поверил, что он может исцелять? Почему не проверил, что на самом деле кроется за этим исцелением?
Минус смерть, плюс жизнь, плюс еще одна – жуткая арифметика. Чтобы вернуть равновесие, Дин пообещал – себе, Богу, тварям, которые встретятся в будущем, – что он найдет способ расплатиться за лишние жизни.
Рой ЛеГранж
Он никогда не понимал, что заставляет его выбирать людей из толпы. Кто-то потом смеясь говорил, что это рука Бога, что он и только он выбирает, кому суждено излечиться. Люди потом говорили, что он бы мог ткнуть в любого другого, - и это опять бы был выбор Бога. Как бы сильно люди в шатре ни верили в то, что он с божьей помощью может исцелять, процесс выбора они списывали только на Роя. Справедливая лотерея – слепой человек, указывающий на кого-то. У ЛеГранжа был отличный слух, и он слышал, как некоторые после его очередного неожиданного выбора говорили, что ему, должно быть, заплатили. Его передергивало от такого, он обещал себе внутренне, что будет выбирать только тех, кто долго ходил, только тех, кто рьяно молился и верил, только тех, кому скоро умирать и для кого он – последняя надежда. Он обещал, потому что это было честно.
Но он выбрал Дина.
Этого нахального мальчишку, который пришел первый раз. Мальчишку, который пришел не излечиться, а лишь потому, что так сказал Сэм. Потому что так хотел Сэм. Рой видел, как потом бы Дин издевался над братом, вспоминая тому «доктора» из шатра. Злые и противные шуточки, потому что Дин хотел жить и одновременно готов был умереть.
Рой знал все это и знал, что вокруг опять потянутся слухи. Ведь он обещал Роркам. Ведь Лейле осталось совсем недолго.
И он готов был уже позвать ее, когда что-то толкнуло его под руку.
– А еще свои кошельки…
Это обидное замечание он выделил из молящейся в едином порыве толпы. Оно прозудело в воздухе, как навязчивая муха. Мальчик не верил. Он хотел жить и был готов умереть. И сделает это, как и жил, с дерзкой ухмылкой на лице. Рой не видел, но чувствовал, потому что эта усмешка отражалась в голосе Дина.
Даже спустя годы Рой не мог объяснить себе, почем вызвал его. Ему не хотелось думать, что он пытался что-то доказать Дину, что он пытался стереть эту усмешку в его лица. Вернее, он об этом и не думал тогда, потому точно знал, что это не так. И он, конечно, знал: ему никто не заплатил за это исцеление, чтобы ни говорили тогда о нем и Винчестерах. Он позвал Дина точно так же, как что-то внутри него позвало его. Он просто почувствовал, что это будет правильно и в тысячу раз честнее, чем приглашать истово верящих, приходящих каждый день или близких к смерти. В тысячу раз нужнее.
Рой верил в это. Даже когда его дар умер. Он успел исцелить лишь еще одного человека после Дина, прежде чем все исчезло. После смерти жены он часто задумывался над тем, откуда брались те жизни, которые он давал. Это наводило его на грустные мысли, будто он виноват в чем-то, чего не понимает, но что-то внутри него не просто верило, а было абсолютно убеждено, что одно исцеление в его жизни искупит все остальные. Он только хотел, чтобы исцеленный им не стал искать, с кем бы расплатиться данную ему жизнь.
Сэм Винчестер
Он не знал.
Ему было настолько стыдно, что он не мог смотреть в глаза Дина. Столько лет охотиться на нечисть и так глупо попасться. Поверить в существование чуда, в то, что смерти можно избежать. Когда он услышал слова о целителе от друга отца, он не стал проверять ничего, потому что решил, что охотник не мог бы посоветовать какую-нибудь сверхъестественную дрянь. Все законно и чисто. Чисто – с их точки зрения. Он повел себя непростительно легкомысленно.
Он, правда, не знал. Насколько же виноватым он чувствовал себя сейчас, когда, глядя в глаза Дина, рассказывал о точном совпадении времени смерти и исцеления. Это было так просто и так жутко…
Только где-то в самой глубине души Сэм прятал правду о том, что он и не хотел знать о Жнеце и обмене жизнями. Он сам не дал себе ни секунды задуматься, ни секунды усомниться в возможности исцелиться без расплаты и последствий, ни секунды, чтобы проверить целителя. Он не дал себе быть Сэмом – отличником, так любящим копаться в газетах и сопоставлять факты. Он разрешил себе только быть братом, который хочет, чтобы Дин выжил.
Там, в глубине души, Сэм знал, что его не волнует цена этого выживания. Они будут думать об этом как-нибудь потом. Он извинится перед Дином, и тот простит его, как всегда, запрет в себе все сомнения. И внутренне пообещает расплатиться за все жизни, которые получил.
Пусть Сэм не знал раньше, пусть знал теперь – ничего не поправишь. Он просто пообещал себе, что не даст Дину найти того, с кем надо будет расплатиться жизнью.
Лейла Рорк
Она не помнила, верила ли она в Бога до того, как томография выявила у нее опухоль в голове. Может быть, и верила, но это была другая вера – легкая и ни к чему не обязывающая. Вера на всякий случай.
Перед обходами врачей она верила с надеждой. Бог стал для нее этой надеждой. Ей говорили, что все бесполезно, но ведь всегда оставалась еще парочка врачей, у которых они с матерью не побывали. Список врачей неуклонно уменьшался, а верить все еще было надо.
Потом, когда стало понятно, что ответы докторов разнятся лишь оставшимся ей сроком, она стала верить в Бога наперекор всему. Просто, чтобы доказать, что она верит и будет верить всегда и везде. Он должен заметить, думала она украдкой.
Когда она увидела, что может Рой, она почувствовала себя правой. Теперь она верила, будто кричала каждому: «Вот видите! Я же вам говорила!» Она должна была лишь дождаться своей очереди.
Рой каждый раз выбирал других… Но она все равно верила, потому что сейчас уже нельзя было отступать.
После того, как умерла Сью-Энн и Рой потерял свой дар, Лейла вдруг поняла, что продолжает верить. Именно сейчас верить вдруг стало особенно легко, потому что это стало единственной силой, которая удерживала ее на земле и помогала не бояться будущего. Она не хотела бы никому пожелать того, что происходило с ней самой, но то к чему она пришла, казалось ей самым большим даром. Теперь она молилась за других, чтобы и они верили. В Бога, а не во что-то еще.
Она коснулась рукой щеки Дина. Ей так хотелось, чтобы он понял это и не переступил бы, не метнулся бы в другую сторону, если случится что-то плохое. Она очень надеялась, что Бог присмотрит за ним и не даст совершить что-нибудь страшное.
Конец